Оленин, машину!

Десса Дарья

— Враньё, говорите? — он скептически поднял бровь, опять перейдя на официоз. — А может, вы и тут врать собрались? Специально машину в грязь загнали, чтобы задержать передачу важной информации. Или, может, у вас тут свои дела? А? С японцами, например.

— Какие ещё дела? — я бросил на него быстрый и полный ненависти взгляд. — Я делаю свою работу.

— Да уж вижу, как вы её делаете, товарищ старшина! — пробурчал Лепёхин, снова набрасывая ветки под колесо.

Мне в этот момент очень захотелось засветить ему в морду. Лопатой. Еле сдержался. Вместо этого мы продолжали, постепенно освобождая машину из грязевого

плена. Через некоторое время удалось подложить под колёса достаточно веток, найденных неподалёку.

— Попробуем снова? — спросил я, возвращаясь на водительское место. Лепёхин кивнул, внимательно следя за моими действиями.

Я медленно нажал на газ, машина задрожала и начала выбираться из грязи. Сначала медленно, потом быстрее, и, наконец, виллис выехал на твёрдую землю.

— Получилось! — воскликнул я с облегчением, глядя на Лепёхина. Тот, наконец, расслабился и даже улыбнулся, хотя его высокомерие не исчезло полностью.

— Ну, молодец, старшина, — признал он, располагаясь рядом.

Мы продолжили путь, но теперь я был настороже, внимательно следя за дорогой. Лепёхин молчал, иногда бросая на меня задумчивые взгляды. Видимо, в его голове что-то изменилось. Может, перестал всё-таки считать своего спутника за малейшую провинность врагом народа? И откуда в нём столько этого дерьма, интересно? По идее, это мне, как старшине СМЕРШ, надо видеть повсюду врагов. А получается, меня хрен пойми в чём подозревает этот желторотик.

Чудеса, да и только!

Глава 10

— Старшина, так вы, говорите, корреспондентом «Ленинградской правды» были? — зачем-то спросил Лепёхин, когда отъехали от того треклятого места с пару километров. Я насторожился. Чего он переспрашивает, не контуженный вроде. Да и когда бы успел-то? Пока его из училища выпустили, Великая Отечественная уже и закончилась.

— Был.

— Долго?

Задумываюсь. А сколько, в самом-то деле? Но самое главное: кой чёрт меня ляпнул сказать, что я в газете-то работал? Ведь это моя жизнь, Владимира Парфёнова, 1975 года рождения такая. Сначала школа, потом РВВДКУ, дальше служба в армии, потом увольнение в запас, дальше работа журналистом, СВО, ну и вот я тут, кручу баранку автомобиля из страны, которая пока даже не придумала «холодную войну».

Но какая судьба у Лёхи Оленина? Вдруг он до армии сапоги тачал или трактористом работал? Даже если просто грузовик-«полуторку» водил, то… в общем, кажется, я крупно вляпался. И неслучайно с такой ехидцей в голосе интересуется товарищ лейтенант. С другой стороны, он что, моё личное дело изучал? Так это вряд ли, поскольку мы с ним из разных частей. И ни должностью, ни званием летёха не вышел, чтобы совать свой тонкий, как у цапли нос куда попало.

— Да несколько лет, — ответил я уклончиво. — Сначала просто газеты развозил на грузовике по киоскам Рос… кхм! Союзпечати, ну а потом как-то решил свои силы попробовать.

— Интересно, — задумчиво произнёс Лепёхин. — Это что же получается, товарищ старшина: газета «Ленинградская правда» публикует враньё?

Я от неожиданности так дёрнул руль, что машину едва не опрокинуло. Летёха охнул, глаза у него округлились на пару мгновений.

— Пенёк объезжал, — соврал я. — Ну, враньё — это сильно сказано, конечно.

Помолчал немного и решил: ну, чего мне бояться-то?

Выскажусь один раз, а там пусть будет, что будет. В конце концов, считанные дни до наступления остались. А там уж куда меня занесёт, одному Богу известно. Ну, и отцам-командирам, это уж как всегда.

— Я так вам скажу, товарищ лейтенант. Вы как угодно газету назовите. Хоть «Правда», хоть «Известия», хоть «Вечерняя Москва». Всё от людей зависит. Я был не из тех журналистов, которые очерки пишут. Там свои мастера, целый отдел, сидят. Мне доверяли вещи попроще. Таких, как я, на западе называют репортёр. Слышали о таком писателе, Марк Твен?

Лепёхин кивнул.

— Ну вот. А он, между прочим, как раз и был журналистом-репортёром. Да что там Твен! Пушкин, Крылов, Достоевский, Чехов, — все в газетах трудились. По редакционным заданиям не бегали, конечно. Но могу их называть своими коллегами, — я улыбаюсь, говоря это, а вот мой спутник по-прежнему серьёзно смотрит вперёд. Боится очередного пенька, вероятно.

— Ну, а правда тут при чём?

— Да при том, что на каждое событие можно по-разному смотреть. Вот мы застряли в луже, так? Так. Один скажет: старшина Оленин сделал это нарочно, потому как он диверсант, засланный японскими милитаристами…

При этих словах лейтенант бросил на меня короткий взгляд. По нему я догадался: он так и думает! Вот же мелкий засранец!

— … А другой скажет: это чистая случайность. Поди, не по Минскому шоссе катаемся, а по тайге. И не на тракторе, а на виллисе. Так что пусть спасибо скажут изобретателям этой техники, что она вообще всю ходовку на растеряла к чёртовой матери. Ну, а если каждому дать задание статью написать? Вот и выйдет, что правда у каждого своя. К тому же, как редактор скажет. Одному поручит описать врага народа, другому — рядовой случай, а третьему — двух героев. Вон как быстро машину вытащили!

Лейтенант слушал мою философию молча. Только продолжал белыми от напряжения пальцами держаться, чтобы не вылететь. Виллис, как козёл, всё норовит подпрыгнуть повыше и улететь подальше. С непривычки мне такое его поведение было в новинку и напрягало изрядно. Теперь начинаю привыкать.

Ответить Лепёхин ничего не успел. Мы снова оказались возле штаба дивизии. Я остался у машины и стал проверять, всё ли в порядке. Конечно, здесь не старенький «Логан», у которого, помнится, однажды по осени шрусы по обе стороны заскрежетали так, что ехать было страшно. Когда их в автосервисе разобрали, ахнули. Уставились на меня: и долго, мол, вы так ездили? «Да пару месяцев, пока шум не надоел», — отвечаю. «Ну ни хрена себе…» — почесали они в затылках. Пришлось мне раскошелиться на сорок с лишним тысяч, — там ещё и другие проблемы обнаружились. Вот что значит по грязи кататься.

Виллис, если на яму его не загонять, вроде кажется машинкой более прочной. Надеюсь, когда наступление начнётся, мне больше повезёт. Пока рассуждаю, возвращается Лепёхин. С таким серьёзным видом, будто ему поручили в одно лицо разработать план высадки десанта на Курилы.

Едем обратно, на этот раз по обычной дороге, основной, благо сегодня она почти свободна: большая часть техники уже переброшена в места сосредоточения перед наступлением.

— Товарищ лейтенант, а кем вы были до войны? — спрашиваю его. Думаю и тут же поправляюсь: — То есть я хотел спросить, откуда вы родом.