Олений заповедник
Шрифт:
– Илена, – сказал он, – я хочу поговорить с тобой кое о чем.
– Ты хочешь, чтобы я ушла, – произнесла она. – Хорошо, я уйду.
– Не совсем так… – начал было он.
– Ты выдохся, – сказала она. – Ладно, значит, выдохся. Возможно, я тоже выдохлась.
– Нет, постой…
– Я знала, что так кончится, – сказала Илена.
– Виноват я, – поспешил признаться Айтел. – Я ни для кого не гожусь.
– Какая разница, кто виноват? Ты… ты просто жуткий тип, – сказала она и заплакала.
– Послушай, маленькая обезьянка, – уговаривал он, пытаясь погладить ее по плечу.
Она сбросила его руку.
– Я ненавижу тебя.
– Я тебя за это не виню, – сказал Айтел.
– Язык у тебя хорошо подвешен. Я в самом деле ненавижу тебя. Ты… от тебя смердит, – потеряв всякую надежду, грубо выкрикнула Илена, и он отшатнулся от нее.
– Ты права, – сказал он. – От меня смердит.
Она раздражающе монотонно забарабанила пальцами по столу.
– Я сматываюсь, – заявила она. – Пойду паковаться. Спасибо за прекрасно проведенное время.
«Какой у нее жалкий сарказм», – подумал Айтел.
– А почему бы мне не уехать? – спросил он. – Ты можешь еще какое-то время здесь пожить. Ведь это и твой дом.
– Это не мой дом. И никогда им не был.
– Илена, не говори так.
– Да заткнись ты, – сказала она, – это не мой дом. – И снова заплакала.
– Илена, мы по-прежнему можем пожениться, – уговаривал он и, произнося эти слова, понял, что говорит искреннее, чем предполагал.
Она ничего не ответила. Просто выбежала из комнаты. А в следующую минуту он услышал хлопанье ящиков, и нетрудно было представить себе, как она сваливает вещи то в одну сумку, то в другую, стараясь не показывать, что плачет, и потому безудержно рыдая. Наконец он вылез из этой истории. Оставалось лишь дождаться, когда она уедет.
Но расставание оказалось куда тяжелее, чем он ожидал. Ему тяжело было слышать, как она рыдает в спальне, – это выводило из состояния покоя, которое он не хотел нарушать, и ставило перед ним вопрос: что она будет делать дальше? Он крепился, как если бы ему необходимо было пять минут продержать тяжелый груз, потом еще пять минут и еще пять. Расслабляться было нельзя: каждая его любовь затягивалась дольше положенного срока из-за того, что слишком долго паковали вещи. Айтел подумывал даже выйти прогуляться, но не мог так поступить. Он должен вызвать такси, посадить Илену в машину, закрыть за ней дверцу, помахать с грустной, сконфуженной улыбкой, как человек, знающий, что плохо поступил, и жалеющий, что не смог поступить лучше. Внезапно ему пришло в голову, что в тот момент он будет смотреть на Илену, как, должно быть, смотрел Колли Муншин, когда бросал ее в Дезер-д'Ор. Что-то перевернулось в душе Айтела. Нельзя так плохо относиться к Илене.
Он услышал, как она вызывает такси, услышал, как, заикаясь, дает их адрес и бросает трубку на рычаг. Потом послышался звук застегиваемой на сумке «молнии», потом на другой сумке. Все, что она накопила за свою жизнь, уместилось в две единицы багажа.
Когда она вышла из спальни, он уже готов был сдаться. Достаточно было любого ее жеста – достаточно было ей сделать шаг к нему или просто выглядеть беспомощной, и ему пришлось бы что-то предпринять – возможно, даже пообещать, что она поедет с ним в киностолицу.
Но она ничего такого не сделала. Она сухо, с горечью пробормотала:
– Я подумала, что тебе, возможно, интересно знать, куда я еду.
– Куда же ты едешь? – спросил он.
– К Мэриону.
В нем возродилась ненависть.
– Ты считаешь, что действительно должна так поступить? – спросил он.
– А тебе не все равно?
Его возмутило то, что она прибегла к такому трюку, чтобы он задержал ее.
– Наверно, мне все равно, – сказал он. – Просто любопытно. Когда же ты договорилась об этом? – Горло у него пересохло, и, казалось, он вот-вот потеряет голос.
– Я позвонила ему вчера. А потом договорилась насчет стрижки. Остриглась, как тебе не нравится. Тебя это удивляет? Ты думал, что пинком выставишь меня за дверь? Так вот. – Она прочистила горло. – Может, я стану проституткой. Не волнуйся. Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость. Ты ведь в любом случае считаешь меня проституткой, так что меня жалеть? – Глаза у нее были тусклые Он понимал, что на этот раз она не заплачет. – Собственно, ты всегда считал меня проституткой, – сказала Илена, – но ты не знаешь, кем я считаю тебя. Ты думаешь, что я не смогу без тебя жить. Возможно, у меня на этот счет другое мнение.
Послышался звук подъезжающего такси. Айтел начал было вылезать из кресла, но Илена уже подхватила свои сумки. И, повернувшись к нему лицом, произнесла, как это делают актрисы, свою последнюю реплику.
– Наконец-то я сама даю кому-то отставку, – сказала она и вышла из дома.
Айтел продолжал стоять, пока такси не отъехало, а потом сел и стал ждать телефонного звонка от Илены. Он не сомневался, что она позвонит, но прошел час, потом остаток дня и большая часть вечера. Айтел сидел и пил – им владела такая усталость, что он не мог даже взять кусочек льда с подноса, а когда стемнело, он тяжело вздохнул, не понимая, испытывает ли облегчение от того, что свободен, или же чувствует себя более несчастным, чем когда-либо.
Глава 22
Айтел кончил свой рассказ, и мы продолжали сидеть в гостиной среди дюжины наполовину полных картонок и нескольких чемоданов.
– Помочь вам паковаться? – наконец спросил я.
Он отрицательно помотал головой:
– Нет, мне почему-то нравится заниматься этим. Это ведь последняя возможность какое-то время побыть одному.
Я догадался, что он имел в виду.
– Все решено относительно ваших показаний?
Айтел пожал плечами.
– Не стану скрывать. Ты все равно скоро прочтешь обо всем в газетах.
– Что же я прочту?
Он не ответил прямо на вопрос.
– Видишь ли, после того, как Илена ушла, – сказал он, – мне невыносимо было здесь оставаться. Во всяком случае, первые несколько дней. И вот в то утро я отправился в киностолицу и встретился с моим адвокатом. Нет смысла рассказывать тебе все подробности. Я разговаривал, должно быть, с десятком человек. Самое удивительное, что это оказалось так сложно.