Олений заповедник
Шрифт:
– Ты пьяная, крошка.
– Поумней наконец, Мэрион! – кричала ему Илена. – Почему, ты думаешь, я с тобой живу? Потому что я слишком ленива, чтобы жить одной. Что на это скажешь?
– Все чего-то боятся, – говорил он.
– Кроме тебя. Ты такого высокого мнения о себе. А я никем тебя не считаю.
Такие припадки проходили, и она принималась плакать, и просила прощения, уверяла, что вовсе не имела в виду того, что сказала, и, пожалуй, она все-таки любит его, хотя сама не знает, и он говорил:
– Давай перестанем изматывать друг друга и поженимся. Илена отрицательно трясла головой.
– Я хочу быть девицей по вызову.
– Ты не из того теста сделана – ты не сможешь, – уверял он. – Сначала давай поженимся, а там посмотрим.
Он сам не понимал, что чувствует к ней. Он считал, что ненавидит ее, видел в Илене не больше, чем испытание для своих нервов, а в постели вообще питал к ней отвращение, и если бы ему не доставляло удовольствие изучать это чувство, подмечать, как он не в состоянии ни на секунду забыться с ней, а она преисполнена решимости забыться, ему было бы трудно – если б не было этого чувства отвращения – вообще приблизиться к ней. Он вытаскивал ее на вечеринки и приемы – к Дону Биде, в собственном доме, к некоторым своим девочкам, к совершенно посторонним мужчинам, к Джей-Джею, словом, ко всем, кто приглашал его.
Она бывала мрачна, бывала весела, и Фэй властвовал ее настроениями, как циркач, щелкающий кнутом, – она была натасканным зверьком, и он мог делать с ней что захочет. Эта мысль, казалось, порождала в нем бесконечные запасы энергии, и он давал себе слово, что действует серьезно, чувствуя, как каждый новый трюк ломает установленные границы, и так будет, пока он не исчерпает ее энергию, саму ее способность получать удовольствие, и у нее не останется ничего. Словом, он отделит душу от тела, внушив телу, что оно никогда не сольется с душой и что величайший грех считать, что душа и тело могут сосуществовать. Илена попыталась поставить точку. Однажды утром, после того как они провели ночь у Биды и Мэрион снова сделал ей предложение, она сказала:
– Я скоро отсюда уеду.
– И куда же ты отправишься? – спросил он.
– Ты считаешь, что ненавидишь меня, – сказала она ему. – Если бы я всерьез в это поверила, я не жила бы с тобой.
– Я же люблю тебя, – сказал он, – почему иначе я стал бы делать тебе предложение?
– Потому что ты считаешь это большой шуткой.
Он рассмеялся.
– Во мне много противоречивого, – сказал он и улыбнулся – лицо его на мгновение стало таким мальчишеским.
Однако как-то ночью, не в силах заснуть, он встал и, обойдя кровать, постоял, глядя на нее и оплакивая, как если бы она уже умерла, и из какого-то уголка его мозга пришло сострадание к ней – это сострадание помимо его воли вырвалось наружу, комок мучительного сострадания отделился от него, как плод во время аборта, чувство живое и неживое, но очень болезненное. А Илена свыклась с мыслью, что может выйти за него замуж, он же мог даже жалеть ее, поскольку она не понимала, в какой мере зависела от его обещания жениться. Его забавляло то, что в их совместной жизни на брак была похожа лишь ее манера захламлять быт. Она вечно разбрасывала свою одежду по его комнатам, проливала еду на кухне, била стаканы, прожигала дыры сигаретами, а потом извинялась или приходила в ярость, когда он говорил ей, что надо прибраться. Он жил в идеальном порядке до того, как Илена приехала со своими двумя чемоданами, а с тех пор, как она была тут и нервно разбрасывала свое имущество по всему дому, он находился в состоянии смертельного раздражения. У них была горничная, немолодая мексиканка с тупым лицом, которая приходила каждое утро на два часа и приводила дом в порядок до той минуты, пока Илена снова все по нему не разбрасывала. Из-за этой горничной между ними возникали ссоры. Илена утверждала, что женщина ненавидит ее.
– Я слышала, как она называла меня puta, [10] – говорила ему Илена.
– Она, наверно, молилась.
– Мэрион, либо я ухожу, либо уйдет она.
– В таком случае уходи, – говорил он ей.
Все чаще и чаще он говорил ей это, будучи уверен, что Илена не может уйти, и поддразнивая ее.
– Ну кого ты дурачишь? – говорил он. – И куда, ты думаешь, пойдешь?
Илена неожиданно удивила его. Она стала дружить с мексиканкой. Около полудня он слышал, как болтали женщины, и одна из них время от времени смеялась. Илена стала говорить, что была неверного мнения об этой женщине.
10
проституткой ( исп.).
– У нее доброе сердце, – сказала ему Илена.
Его это позабавило – он был убежден, что ее восторги пройдут. Они никогда не смогут быть подругами, подумал он, с мексиканской крестьянкой, которая будет напоминать ей, что она тоже крестьянка. Все-таки это зашло слишком далеко. В тот день, когда служанка принесла Илене деревянное кольцо для салфеток и Илена обняла ее, Фэй выдал женщине недельное жалованье и сказал, чтобы Илена сама прибиралась в доме. После этого они жили в бедламе и ссорились, когда Илена ходила к мексиканке. – Грязь всегда ищет грязь, – сказал он Илене, и это возымело свое действие. Илена больше не выходила из дома. Через некоторое время Фэй стал на многие часы оставлять ее одну. Когда он возвращался, она от ревности была совсем беспомощна. И вот в один из таких дней он сказал Илене, что она стала меньше возбуждать его и тут уж ничего не поделаешь.
– Это, конечно, пройдет, – сказал он. – Я слишком мало бываю дома.
А через два дня он перебрался в другую спальню и, когда лежал без сна, слышал, как она ворочается. Однажды он услышал, что она плачет, и весь вспотел от усилия, какого ему стоило не откликнуться.
Они устроили последнюю вечеринку. Зенлия ушла от Дона Биды и вернулась на Восток, и как-то вечером Мэрион пригласил Виду домой одного. Бида в те дни был в плохом настроении.
– Тебя зациклило на Зенлии? – спросил его Мэрион.
Бида рассмеялся.
– Да меня вот уже пятнадцать лет не зацикливает ни на одну бабу. Но я живу в таком месте, где люди страдают от высоты.
Илена сказала сердитым голосом:
– Мне нравится Бида. Мне нравится мужчина, который не зацикливается.
– Лапочка, ты мне нравишься, – откликнулся Бида. – Ты прелестнее, чем думаешь.
Илена посмотрела на Фэя.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Меня на сегодняшний вечер исключи, – ответил Фэй.
– Тогда держись подальше, – сказала она ему, и Фэй устроился в гостиной, а Илена с Бидой ушли в другой конец дома.
А Фэй посасывал свою закрутку «чайка» и повторял про себя мысль, казавшуюся ему бесконечно забавной: «У меня молодое лицо и старое тело».
Наконец появился Бида без Илены и, причесываясь, заговорил с Мэрионом.
– Твоя девочка взвинчена, – сказал Бида. Вид у него был бледный.
– Она просто немного перебрала.
– Мэрион, не заезди ее. Она девчонка по-своему мужественная.