Ольга Ермолаева
Шрифт:
И вот однажды он пришел раздраженный. От него пахло вином. Ольга сразу поняла, что с ним что-то случилось, и не решалась заговорить. И он молчал. Ольга наблюдала за ним из кухни. Он ел и зловеще сопел.
У Ольги снова шевельнулось чувство отвращения к этому человеку.
Пообедав, он вышел из-за стола, закурил, прошелся по комнате и пнул ногой сапог, лежавший у порога.
— Теперь все понятно,— проговорил он раздельно.
Ольга насторожилась.
— Я тебе говорю, Ольга.
— Слышу я. Чего понятно?
— Понятно,
Ольга встала в дверях кухни, пытливо смотря на мужа. А тот вышел на средину комнаты и, запустив руки глубоко в карманы штанов, спросил:
— Чего смотришь?
— На тебя смотрю, не понимаю, чем ты опять недоволен.
— Хм. Не понимаешь? Какие вы все стали здесь бестолковые! Слушай, жена. Ты мне по-большевистски должна сказать всю правду.
— Я тебе никогда не лгала и людям не советую лгать.
— Вот, вот. Ты мне скажи, с кем ты здесь время проводила?
— С кем? Жила дома с тятенькой.
— С тятенькой? И больше ни с кем?
— Не помню...
— Не помнишь? А я тебе напомню. Кого ты вечером впускала к себе, кого ночью провожала?
— Добрушина, мы тебе об этом говорили.
— Вот. Добрушина, Пашку, бабника, труса. Смылся он, когда мы с боем отступали отсюда, сдрейфил. На сторону беляков перекинулся, а ты... Ты с ним любезничала. Эх, ты-ты! Предателя рабочего класса приголубила. Стыд-от есть у тебя?
— Ну, еще что? Говори сразу,— глухо сказала Ольга, окидывая его с ног до головы гневным взглядом.
Николай выплюнул изжеванную папиросу.
— Ты не прикидывайся святошей, га-дина!
Он подошел вплотную к ней, лицо его посерело, нижняя челюсть скривилась. И, схватив за ворот кофты, он вытолкнул ее на средину комнаты.
— Ну... что зенки-то выворотила? Слопать меня хочешь своими шарищами? Подавишься,— исступленно закричал он, тряся Ольгу.— На, подлая, получай!
Со всего размаху он хлестнул ее по лицу, и она, как подкошенная, упала на пол, ударившись головой о ножку стола.
В это время в комнату вошел Стафей Ермилыч. Ошеломленный, он остановился у порога. Ольга тяжело приподнялась, села на пол, зажав лицо ладонями.
— Это что такое? Ты что с ней сделал? — крикнул Стафей Ермилыч. Николай стоял возле стены бледный, с крепко стиснутыми губами.
— Она знает что и знает за что,— раздельно сказал он.
Стафей Ермилыч присел к Ольге на корточки, взял ее за руки. Лицо ее было в крови. Он поднял ее и усадил на стул. Она навалилась на стол и тихо зарыдала.
— Бить?.. Ты...— прохрипел Стафей Ермилыч.— За что ты бабу ударил?.. Ну, тебя я спрашиваю, подлая твоя рожа?..
— Тятенька, оставь его,— в страхе вскричала Ольга.— Тятенька!
— Пожалуйся,— злобно крикнул Николай.— Пашке Добрушину еще пожалуйся, хахалю своему.
— А... Так вот как?.. Вот в чем дело-то! Тебе не стыдно?.. Баба твоя без тебя здесь, как рыба об лед, билась, а ты... Это... это за все заботы ее бить?! — Стафей Ермилыч бросился к сыну и, схватив его за ворот, кричал и плакал: — Да я тебя... я тебя в порошок изотру... я...— он ударил Николая кулаком по голове, но вдруг стал опускаться, точно ноги его надломились. Один глаз закатился. Старик беспомощно цеплялся за пиджак сына и сползал на пол. Ольга подхватила его, а он бессвязно лепетал, хватая воздух правой рукой:
— А... па... хы...
— Помоги отцу! — крикнула Ольга вне себя.
Они молча раздели его и уложили на кровать, а он стонал, что-то невнятно бормотал диким горловым голосом.
— Иди скорей за врачом,— грозно крикнула Ольга. Николай растерянно накинул на плечи шинель и вышел.
Ольга склонилась к старику. Он тяжело дышал и беспокойно ежился правой половиной тела. Правый глаз его был устремлен в потолок, а левый закатился под веко. Ольга стерла с его лица пот, слезы обильно катились из ее глаз. Будто отрывалось от сердца самое дорогое, отрывалось с нетерпимой болью.
Стафей Ермилыч умер на третий день. Хоронили его с музыкой, с флагами, по-новому. На похороны пришло много рабочих. Ольга шла за гробом подавленная. Ей казалось, что она хоронит последнее, что осталось в ее жизни.
В тот же день, после похорон, она собрала все свои пожитки, завязала в узел, окинула тоскливым взглядом избу, где прожила около пяти лет в заботах, в радости, в горе. Один Стафей Ермилыч освещал эту жизнь любовью и лаской. Теперь же в комнате было пусто и неприветливо, и все для нее стало чужим.
Муж сидел в спальне.
— Ну, Николай Стафеич, я пошла, прощай,— сказала она негромко.
Он не ответил, только слышно было, как скрипнул стул и тяжело передвинулся.
— Мне теперь здесь делать нечего, прощай.
Он не вышел из спальни. Было тихо.
Ольга быстрыми шагами пошла домой, к матери, в родное гнездо. И чем дальше она уходила от сазоновского дома, тем становилось легче и легче.
Часть третья
ГЛАВА I
Ольга снова поступила на завод. Первое время она работала на подаче дров, потом перешла в механический цех. Когда-то здесь работал Гриша Гальцов. Тоскливо и жутковато было Ольге в первые дни. Она чувствовала себя одиноко среди мужчин. Все как-то с удивлением посматривали на нее. Странным казалось, что женщина встала к токарному станку.
Правда, в цехе была еще одна женщина — Аганя — старенькая, изношенная жизнью и трудом. Она заметала у станков стружки и сносила их в отвал. Рабочие не стеснялись при ней в разговорах, грубых шутках. Подчас шутки были и обидными для Агани: мазали ее сажей, но она свыклась со всем этим или со смехом отшучивалась, не скупясь на вольные выражения.