Ольховая аллея. Повесть о Кларе Цеткин
Шрифт:
Клара могла бы быть ее преемницей: нет сомнения, что она педагог «божьей милостью»!
И внешние данные у нее как нельзя более подходят к этой профессии. При среднем росте она кажется высокой, так прямо она держится и так хорошо несет свою крупную голову с крутым лбом и ясными глазами. Педагог должен иметь привлекательный вид, когда стоит на кафедре. Но еще важнее — хорошо поставленный голос, дикцию, ораторскую хватку, не позволяющую слушателям отвлекаться или дремать. Всем этим, это уже сейчас видно, обладает Клара. И это, несомненно, пригодится ей в жизни…
Бедная фрау Шмидт! Она вовсе не подозревает, в какой степени она права и в какой степени заблуждается!
Что же касается Клары, то ее мысли прямехонько от сонетов Шекспира приводят ее к русской подруге Варваре. Именно она недавно ввела Клару в среду студентов, занимающихся социальными вопросами в кружке, скромно названном «Обществом любителей гребли». Эти молодые люди и в самом деле воскресными днями охотно гоняли по реке остроносые гички.
Кларе в то время не приходило в голову, что она стала на «путь сомнений». Ведь Августа Шмидт учила добру и справедливости, а в горячих обсуждениях новые Кларины друзья как раз стремились выяснить, как следует добиваться этой справедливости, поскольку надежды на самотек тут явно терпели крах и, как сказал поэт, красота цветет лишь в песнопенье, а свобода — в области мечты…
Клара уже поняла, что фрау Шмидт не склонна к конкретности в таких вопросах. Клара приписывала это особому складу характера наставницы, часто называвшей Клару «фантазеркой».
Солнце стояло уже высоко, и лучи его прокалывали шапку листвы. Женщины собрали свои корзиночки с шерстью для вязанья, томиком сонетов Шекспира и бутербродами в красивой коробочке и по утоптанной тропинке отправились к маленькому кафе, расположившемуся в уголке настолько живописном, что даже реклама: «Акционерное общество «Геракл». Ванны, умывальники, унитазы» — казалась лишь деталью пейзажа.
Они уселись под деревьями за столик, накрытый красной клетчатой скатертью, аккуратно прижатой по углам камушками, безусловно вымытыми с мылом, и заказали кофе. Ослепительно белые чашки, кофейник с губчатой красной розочкой на носике, чтобы не ронять капли, сахарница из накладного серебра — все уместилось на подносе, который поставила на стол хозяйка.
Она обменивается с фрау Августой несколькими фразами: обычные расспросы о здоровье и семейных делах и жалобы на то, что окрестности сильно страдают от промышленных предприятий, что фабрика по выделке кроличьих шкурок окончательно оттягала у магистрата участок, носивший поэтическое название «Царство роз». И по всей видимости, кафе придется закрыть. Клиенты, приезжавшие из-за «Царства роз», вряд ли захотят дышать ароматами кроличьей фабрики.
— Может быть, вам поискать другое красивое местечко в окрестностях? — сочувственно предлагает фрау Августа.
Но хозяйка безнадежно машет рукой:
— Ax-во! При нынешних спекуляциях земельными участками… И где гарантия, что, когда мы выправим патент и устроимся в новом месте, тай тоже не начнут обдирать шкуры, если не с кроликов, то с кого-нибудь другого…
Пока они пьют кофе со своими бутербродами, к кафе бодро приближается группа молодежи. Есть нечто неприемлемое для фрау Шмидт в этих девицах, уже достаточно взрослых, но тем не менее резвящихся, словно подростки. Их юбки, хотя и достаточно длинны, но не обшиты внизу лентой-щеточкой. Это признак некоторого вольнодумства. И волосы у этих девиц подстрижены коротко и небрежно. Что касается молодых людей, то они представляют тот новый тип студентов, который теперь постоянно встречается и под сводами Августеума, и на галерке театров. Нельзя сказать, что в них есть что-то оскорбляющее глаз и чувства. Нет. Фрау Шмидт сама терпеть не может аристократических хлыщей в их дурацких шапочках со значками корпораций. Они надменно носят на лицах дуэльные шрамы как штандарты своего фанфаронства. Но зато у этих — неприятная «критикастность». И главное — в них нет того, что отличало раньше немецких студентов: горения, святого порыва к знаниям, сознания некоторой, можно сказать, святости своего звания студентов… Легкомысленно проводя ночи в лейпцигских и гейдельбергских кабачках, веселые бурши прошлого сохраняли романтичность своего причастия к пауке или искусству.
Эти же всем своим внешним видом и манерами как бы говорят: «Ну, уж как-нибудь отбудем эту скучищу!» — или как они там называют лекции.
Между тем компания уселась за столик неподалеку.
— Гуго, что ты там высмотрел? — закричал очкарик с редкой, как у монгола, бородкой.
Гуго отозвался мрачно:
— Я размышляю.
Все покатились со смеху. Потому что он остановился как раз перед рекламой «Геракла».
Гуго продолжал:
— Силюсь понять, почему фирма, выпускающая унитазы, носит столь античное имя.
— Очень просто, — ни на минуту не задумываясь, объявил «монгол», — это намек на Авгиевы конюшни.
Он сиял очки и, держа их в руке, менторским тоном затянул:
— Уважаемые дамы и господа! Наша фирма уходит корнями в седую древность, когда великий Геракл напустил полную конюшню воды, и она унесла столетиями копившийся там — pardon! — навоз. Наши несравнимые унитазы — восприемники…
— Прекрати сейчас же, мы не одни здесь! — закричали, хохоча, девушки.
«Монгол» надел очки и обвел глазами кафе.
— Да это же Клара! — непринужденно воскликнул он.
Тощая девица, тоже в очках, без шляпы и без перчаток, дотронулась до его рукава и глазами показала, что Клара не одна. Нет сомнения, что они узнали и фрау Шмидт, однако никто не поклонился ей, считая, видимо, это не обязательным. А вот в ее времена молодые люди обязательно кланялись людям, известным в городе, независимо от того, были ли они представлены им…
Клара повернула голову: лицо ее порозовело. Она быстро спросила:
— Можно, я подойду к ним?
И поднялась, не дослушав такого же поспешного ответа наставницы:
— Разумеется, дитя мое!
Фрау Шмидт, конечно, не позволила себе посмотреть в ту сторону, но она услышала слова Приветствий, шутливые, свободные: видно, что Клара с ними, как говорится, на короткой ноге.
Ну и что ж! Молодость есть молодость! Но кажется, Кларе интереснее с этими… чем с ней, ее наставницей? В этой мысли было для фрау Августы что-то оскорбительное. Значит, между ней и Кларой лежит незримая черта? Значит, «эти» ей ближе, чем она? Но разве любой из них и все вместе они могут дать Кларе то, что дает ей она и будет давать всегда, пока дышит?..
О, как я дорожу твоей весною, Твоей прекрасной юностью в цвету. А время на тебя идет войною И день твой ясный гонит в темноту,— мысленно прочла фрау Шмидт.
Но Клара вернулась такая спокойная, так естественно и мило объяснила, что это — ее знакомые по «Обществу любителей гребли», что фрау Августа, если и не забыла свои неприятные мысли, то отодвинула их. Так забрасывают в дальний ящичек секретера неприятное письмо или счет, который невозможно оплатить, но все-таки когда-нибудь придется…