Олигарх с Большой Медведицы
Шрифт:
– Это ваш, – сказал Федор Петрович, водружая на шаткий столик, рядом с мобильником, поднос, на котором стояли три пыльных расписных яйца. – Он все время звонит, я и принес.
Федор Петрович полюбовался на пыльные яйца и подмигнул Белоключевскому – мол, посмотри, какая красота.
Лиза нажала кнопку на аппарате:
– Да. Да, это я.
Она слушала некоторое время, а потом схватилась за горло. Машина все сигналила.
– Выйди к ним, – попросил Федор Петрович Белоключевского, – что они там надрываются!
– Дима… –
Федор Петрович перестал сдувать пыль с принесенных предметов. Белоключевский остановился, так и не дойдя до двери. Машина опять засигналила.
– Она… жива?
– Да. Нам надо ехать, Дима.
Снег шел всю ночь, и утром невозможно было выехать с участка. Лиза проснулась, Белоключевского не было рядом, и она поняла, что он на улице, только когда услышала далекие шаркающие звуки – знакомые, привычные и такие забытые.
Он чистит дорожки, поняла она. Он чистит дорожки, чтобы можно было выехать.
Лиза приготовила завтрак, думая только о том, что им предстоит, постояла под душем и принесла сухое полотенце – Белоключевскому тоже понадобится в душ, а все полотенца были мокрыми. Он никогда не вешал полотенце на батарею, все время швырял куда придется, вот оно и не высохло за ночь!
Она почти не спала и знала, что непременно заснет в машине, как только пригреется, и радио голосом Максима Леонидова запоет про любовь и верность, и проснется, лишь когда машина остановится, а Белоключевский станет ее дразнить тем, что она храпит.
Лиза страшно оскорблялась, выходила из себя и говорила, что не храпит никогда, а он все повторял, что как же не храпит, когда он сам слышал!..
Потом позвонила Дунька, изнемогавшая от безделья в своей больнице, и хнычущим голосом стала рассказывать, что ей хочется домой, и апельсинов, и в парикмахерскую, и вообще она не знает, какой дурак все это затеял! Разве никак нельзя обойтись?
– Нет. – Лиза придерживала плечом телефонную трубку и заваривала кофе. Шарканье за окнами прекратилось, и Лиза поняла, что мужчина ее жизни уже закончил свои утренние мужские дела и она должна быстренько доделать свои женские. – Никак нельзя, Дунь. Ты не волнуйся только. Не будешь?
– Лиза, не разговаривай со мной как с душевнобольной. Может, я и получила по голове, но я же не сошла с ума!
– Кто тебя знает.
– Как?!
– По-моему, – быстро сказала Лиза, – мы с тобой обе слегка полоумные.
– Это точно, – подтвердила Дунька с удовольствием. – Ты убиваешь профессиональных киллеров, а я…
Хлопнула дверь, по полу пошел сквозняк, шевельнулись занавески на окнах.
– Лиза! – крикнул Белоключевский. Голос был сердитый. – Лиза, нам надо собираться. Столько снега, что мы ехать будем до вечера!
– Я собираюсь! – крикнула в ответ Лиза. – Уже почти готова!
Она помешивала одной рукой кофе, который поднимался в кофейнике, а во второй держала трубку. Из одежды на ней были трусики, лифчик, колготки и фартук с оборкой вокруг кармана и бантом на заднице. Белоключевского этот фартук приводил в экстаз. Собственно, только на это и был расчет, ибо собираться она даже не начинала.
Он вошел и увидел задницу с бантом. И замер, Лиза спиной это почувствовала.
– Лиза, – бубнила в трубке Дунька, – а может, вы как-нибудь без меня, а? У меня голова грязная, а здесь мне помыть все равно не дадут. Кретины. Ну, Лиза-а!..
– Нет, без тебя никак.
– Скажи ей, что мы приедем часам к двенадцати, – распорядился Белоключевский, подошел и обнял ее сзади холодными здоровыми ручищами. Лиза прислонилась к нему спиной. Он сунул ухо к трубке, чтобы тоже послушать Дунькины причитания, и некоторое время терпеливо внимал им.
Лиза «подавала реплики» – так у них с сестрой называлось сочувственное мычание и поддакивание, когда ничего другого уже невозможно придумать, и они обе это знают. Дунька должна поныть, а Лиза должна ее нытье выслушать, по-другому никак.
Потом Белоключевскому надоело, он трубку у Лизы забрал и сказал в нее, что они скоро приедут и пусть Дунька их ждет.
Потом они некоторое время судорожно целовались – фартук не пропал зря! – и за поцелуями Белоключевский забыл, что нужно ворчать по поводу того, что им пора уезжать, а она еще не готова. Он забыл и вспомнил, только когда допил кофе и докурил сигарету, а Лиза все еще не спустилась сверху, продолжала топать и ронять какие-то предметы – как будто мебель переставляла!
Вот и пойми этих женщин! Что им нужно для того, чтобы просто собраться и выйти из дома?!
Конечно, они выехали с опозданием, и всю дорогу он курил и сопел, но она уже нискрлько не боялась его сопения и быстро уснула, как только «Вог» выполз на МКАД и встал в длинную очередь желающих ехать.
Снегопад – ежегодное непредвиденное зимнее стихийное бедствие – как правило, ввергал дорожные службы в состояние комы, а автомобили в длиннейшие пробки.
– Ну конечно, – бормотал Белоключевский, – мы же на знойном юге живем, в Африке почти что. Дороги чистить никто не умеет. Не знает как. Техники нет. Мозгов тоже. Мы тут, черт побери, до вечера простоим.
– М-м?
– Ты спишь, и спи себе.
– М-м?
– Надо было ехать на метро.
– М-м?
– Быстрее бы приехали, а нам еще за твоей сестрой переть!
Он еще долго ворчал, она то слушала, то нет, мычала, поднимала брови – в общем, «реплики подавала», – и думала только о том, что им предстоит.
Ничего хорошего не предстояло, и Лиза мечтала об одном: чтобы этот день оказался уже позади так же, как арест жены Белоключевского, и они стали бы жить дальше, словно перешагнув границу.