Олигарх с Большой Медведицы
Шрифт:
Что она станет делать, если увидит его кровь и его самого – мертвого? Как она останется тут без него?
Одна?
Кажется, она уже задавала себе этот вопрос. Она сунула в рот кулак и сильно укусила, от страха и отчаяния. Стало больно.
Она уже задавала себе этот вопрос, но тогда не получила на него ответа, это был просто вопрос – в пространство, которое тоже не знало никакого ответа, и пространству наплевать, как Лиза Арсеньева станет жить без Дмитрия Белоключевского.
Она не станет. Она просто не разрешит никому дотронуться до него хоть пальцем.
Лиза Арсеньева выбралась из-под стола – и этот выбравшийся из-под стола человек был уже совсем другим, не тем, который под него забивался, жалобно скулил и чувствовал себя мышью, которой вот-вот переломят хребет.
Она выбралась и перебежала темную комнату. Рядом с ванной находилась деревянная дверь в чуланчик, где стояли ведра, и швабра с длинной ручкой, и малюсенькие цветочные горшки, в которых к Пасхе всегда растили гиацинты, и навален был всякий домашний хлам. В дальнем углу чуланчика помещался железный ящик. Опрокидывая ведра и горшки, Лиза добралась до него, нашарила щеколду, открыла его и достала ружье.
Это было отцовское ружье, совершенно бестолковое, потому что отец на охоту отродясь не ходил, а ружье когда-то по случаю прикупил дядька. С этим самым ружьем вечно было очень много возни, потому что строгий молодой участковый то и дело приходил навещать ружье, и осматривал ящик, и оценивал условия хранения, и требовал каких-то справок, и потом еще чай оставался пить, и Лиза поила его, тоскуя о потерянном времени.
На дне ящика в картонной коробочке хранились патроны.
Ну, Борис Викторович, специалист по начальной военной подготовке, не подведи!..
Руки как-то сами собой переломили ствол и вставили куда положено патрон. С сухим щелчком ствол вернулся обратно, и, рассыпая из коробки гулко застучавшие патроны, Лиза сунула в брюки еще пригоршню их.
Одного может не хватить, рассудила она. Вдруг убийц много, а патрон у нее будет только один!
Держа ствол в опущенной руке, она выбралась из кладовки, вышла в коридор, надела унты и потопала ногами, чтобы было удобно. Куртку она надевать не станет, чтобы та не сковывала движений.
Потом решительно повернула в замке ключ.
На дворе стояла тишина – зима, сугробы, сосны до небес и Большая Медведица, навалившаяся на верхушки увесистым боком.
Лиза посмотрела на Медведицу, а Медведица на нее.
– Хорошо тебе, – сказала ей Лиза громко. – Ты высоко.
И пошла по дорожке к дому Белоключевского. Она шла не слишком быстро и не слишком медленно и ничего не боялась.
Даже протаявшей от крови ямки в белом снегу она в этот момент не боялась.
Дойдя до высокого и узкого дома, похожего на жилище сумасшедшего ирландского фермера, она поудобнее перехватила ружье и потянула дверь. Конечно, дверь была не заперта. В доме разговаривали, и это ее удивило. Лиза думала, что там не разговаривают, а убивают, и именно к тому она была готова. Меньше всего она ожидала услышать разговоры. Ружье оттягивало руку.
Может, ничего и не происходит? Может, она все придумала? Может, она думала не так? Может, кто-то зашел в гости?
Нет, веско сказало ей ружье. Нет. Не расслабляйся. Ты все думала правильно. Он поговорил бы с тобой по телефону, если бы это были просто гости. Он не стал бы запирать тебя дома, если бы не был уверен, что сегодня кто-то придет, чтобы убить его. И фонарь погас!..
Палец лег на курок.
Голоса слышались издалека, и она пошла на звук, осторожно и тихо, стараясь, чтобы унты не скрипели, и заглядывая во все комнаты.
В комнатах было темно. В них плясала и корчилась сумасшедшая луна, ставшая особенно яркой после того, как погас фонарь.
Они разговаривали в большой комнате, из которой ночью Дима выбросил пропитанный зловонной химией ковер.
Какое чудесное имя – Дима. Если у нее родится сын, она непременно назовет его Димой. Как отца. А звать они его станут Митькой, чтобы не путаться.
Она дошла до двери и замерла, прислушиваясь.
Что-то произошло с ее слухом – он стал острым, как у дикого лесного зверя. Она слышала, кажется, как все еще продолжает капать вода в ее оставшемся нараспашку доме.
– Я имею право знать, – негромко сказал Белоключевский. – Я же все понял.
– Что ты понял? – Во втором голосе, показавшемся ей странно знакомым, прозвучала насмешка.
Лиза выглянула и опять спряталась, как заправский хищник.
– Сигареты, – сказал Белоключевский. – Я нашел место, где стояла машина, там валялись окурки. Я их подобрал.
– Окурки не в счет.
– В счет. У тебя в кабинете я взял твои окурки. Ты держишь фильтр в зубах, они все прокушены. Показать?
И он похлопал себя по карману.
Лиза удивилась. В кабинете? В каком кабинете?
– Нет, – отказался гость. – Я тебе верю. А еще?
– Телефон, – ответил Белоключевский. – Лиза попросила тебя положить трубку, когда разговаривала по телефону из приемной. Ты положил.
– Ну и что?
– Ты закручиваешь шнур вокруг аппарата, – объяснил Белоключевский устало. – Когда ты ночью пришел во второй раз, ты проверял телефон – ты отключил его от розетки. Вот этот, – и он кивнул на тумбочку с высокими изогнутыми ножками. – Я никогда не закручиваю шнур, это совсем… не мое движение. У Лизы в кабинете ты положил трубку точно так же.
– Молодец, – похвалил второй. – А я старею.
– Нет, – возразил Белоключевский, словно утешая его, – просто так все совпало. Я никогда в жизни никого бы не нашел по этим… приметам, если бы не встретился с тобой.
– Я удивился, – признался гость.
– Ты не смог этого скрыть как следует, – укорил Белоключевский. – Я же видел. Я все-таки уже… большой мальчик. Теперь твоя очередь. Ты обещал сказать мне, в чем дело.
– Я ничего тебе не обещал. За тебя хорошо заплатили, но я не был готов к тому, что ты знаком с Лизой. Теперь мне придется убить и ее. Я охотник, а она чуть было меня не подстрелила.