Олигарх
Шрифт:
Утренний вердикт лекаря Бакатина для был вполне ожидаем: здоров. За несколько дней я буквально налился силами и даже внешне поздоровел и возмужал. Глядя на себя в зеркало я видел и понимал, что шестнадцатилетний юнец остался где-то сзади. Самое интересное, что это моментально поняли и все окружающие. И головы в низких поклонах наклоняли не моя знатность и пока теоретическое богатство, а что-то еще, мне пока самому не ведомое.
Матушка перед визитом в Зимний наряжалась с самого утра, но в итоге поехала в скромном, но изысканном платье бело-черных тонов с минимумом украшений. Мой расчет был идеален и
Присутствию простого армейского лекаря она не удивилась и молча подала мне свиток бумаг.
Рядом с накрытым обеденным столом сиротливо стоял небольшой столик, на столешнице которого лежала стопка чистых бумаг для письма и стоял письменный прибор. Я положил бумаги на стол, придвинул изящный венский стул, неторопливо разложил поданные матушкой бумаги и взял верхнюю. Это было собственноручно написанное Высочайшее Повеление об учреждении сегодня 21-ого января 1826-ого года майората князей Новосильских.
В майорат были включены все наши имения и земли трех губерний Нижегородской, Московской и Санкт-Петербургской. Майорат учреждался по ходатайству княгини Елизаветы Павловны Новосильской, вдовы прежнего владельца имений князя Андрея Алексеевича Новосильского. В майорат включается и имение принадлежащее и самой княгине, расположенное в Московской губернии. Матушкино имения не было отдельным, еще дед по её просьбе одно продал, а другое купил и сейчас это было по сути одно целое. Владельцем майората признается сын князей Новосильских, Алексей Андреевич, то есть я. Майорат учреждался по шотландскому образцу.
Второй бумагой был указ о признании меня совершеннолетним и полностью дееспособным с полудня 21-ого января 1826-ого года.
Третьим указом мне было вменено в обязанность обеспечить достойное, в соответствии с их княжеским достоинством, содержание матушки и сестер, не менее чем с самого доходного имения майората.
Четвертой бумагой было установление трехмесячного срока приема любых финансовых претензий к князю Алексею Андреевичу Новосильскому. С рассветом 22-ого апреля 1826-ого года любые финансовые претензии, возникшие в срок до сегодняшнего дня, будут считаться ничтожными.
Рядом с обеденной залой была оранжерея, фактически зимний сад. После прочтения императорских указов в почувствовал неудержимое желание побыть одному, резко встал и вышел туда.
Ровно через десять минут, появившееся во время болезни ощущение времени никуда не ушло и всегда было со мной, я вернулся. Матушка, княжна Анна и Матвей сидели и молча ожидали моего возвращения. Я убрал императорские бумаги и велел подавать первую перемену блюд.
Через некоторое время обстановка за столом сама собой разрядилась и обед стал протекать как обычно. Через полтора часа Матвей решил нас покинуть и встал из-за стола. Я опять пошел его проводить и опять у меня было две просьбы-предложения.
— Матвей Иванович, ты больше не спрашивай разрешения заезжать к нам. Я тебе рад всегда и двери нашего дома открыты для тебя в любую минуту, — после короткой паузы я продолжил. — В ближайшие дни я поеду с инспекцией по имениям, хочу попросить тебя сопровождать меня. Будь любезен, подай прошение об отпуске.
К моему возвращению матушка и сестрица перешли в гостиную,
Я неспешно допивал свой кофе, размышляя стоит мне именно сегодня затевать разговор с матушкой на очень скользкую тему, тему её личной жизни. Я великолепно видел и чувствовал, что ей не терпится решить этот гниловатый вопрос. По своей сути я был очень взрослый мальчик и отлично понимал, что когда невтерпеж, то держите меня семеро. Да и собственно чего откладывать этот разговор и я жестом попросил лакеев покинуть гостиную.
— Матушка, я естественно выполню требование Государя и обеспечу вам предписанное содержание. Вмешиваться в вашу личную жизнь я не собираюсь, вы вольны жить так, как считаете возможным для себя. Но у меня к вам есть одна просьба, вернее даже требование, не вступать в отношения с женатыми мужчинам, — княгиня слушала меня, опустив голову, а после последних моих слов её щеки зарделись румянцем. — Особенно я не хочу, чтобы у вас были отношения с генералом Бенкендорфом.
Я звонком позвал лакеев и еще несколько минут мы сидели и молча пили кофе. Уходя из гостиной, княгиня тихо сказала:
— Я вас поняла, Алексей Андреевич, и не буду возобновлять отношения с генералом.
Утро вечера мудренее, примерно с такой мыслью я заснул в первую ночь своего совершеннолетия. Конечно на самом деле я сразу же после «выныривания» считал себя взрослым и по мозгам, то есть по своему мироощущению таким и был. Но для окружающих я был еще шестнадцатилетним юношей. А тут раз, принесли бумажку с подписью одного взрослого дяденьки и я сразу взрослый для всех.
Что делать, как вылезать из нехорошего места в котором мы оказались благодаря родителю, я не знал. Идеи у меня конечно были, но не было маленькой мелочи — денег.
По жизни я был профи только в одном ремесле, в шоферском, особенно то, что касалось дальнобойщиков. Но автомобилями здесь пока и не пахнет. За десятки лет своего дальнобоя где я только не пришлось побывать и чего только не видеть, но это всё дилетантство.
Конечно я знал историю Европы девятнадцатого века, особенно русскую времен Николая Первого и Александра Второго, и без ложной скромности на десять баллов. Но многих подробностей и деталей открытий и изобретения естественно не знал. Вот например моя идея заняться золотодобычей. Где — знаю, видел как устроено это дело в 21-ом веке, но как применить эти знания сейчас, вот вопрос!
Примерно такие вот мысли бродили в моей голове когда я лег в постель, но потом мне пришла в голову мысль про утреннюю мудрость и тут же спокойно заснул.
И действительно утро оказалось мудренее. Не успел я закончить утренний чай, как доложили о генерале Бенкендорфе и на этот раз он приехал именно ко мне.
Вместе с генералом приехал высокий мужчина лет пятидесяти, с такой же лысиной как у Бенкендорфа, непропорционально большим носом и глубоко сидячими злыми глазами.
— Рекомендую, князь, старого верного слугу моего отца, Сергея Петровича Охоткина. Не пожалеете, если возьмете этого человека с собой в поездку по своим владениям, — я был несколько удивлен словам Александра Христофоровича, он говорил о моем предполагаемом вояже по имениям как о решенном деле.