Омела и меч
Шрифт:
– Этот испанский пес – всего лишь ничтожный провинциал! Ибо римская армия состояла из уроженцев всех завоеванных стран огромной империи, а в Девятом или «Испанском» легионе служило много испанцев, которых коренные римляне считали много ниже себя.
Когда Флакк удалился, чтобы сделать нагоняй кому-то на другом конце лагеря, Луций сказал:
– И почему ты перевернул небо и землю, чтобы тебя послали в Британию – ни за что не пойму! У меня-то не было выбора. Отец решил, что это будет для меня хороший опыт и воспитание. О Марс, я буду считать дни до возвращения домой!
Квинт молчал. Он не говорил никому, даже Луцию об истории, которая с
Квинт жевал баранину и ежился под холодным дождем, глядя на молчаливый, угрюмый лес. Неожиданно его прошибла дрожь. Ведь она должна была происходить где-то совсем рядом – подумал он – та давняя битва, в которой был захвачен его прадед Гай Туллий вместе со своим другом Титом.
– Что с тобой, Квинт? – спросил Луций, зевая и отрываясь от фляги с вином. – Почему ты так уставился на эти деревья?
Квинт отвернулся.
– Я думаю, где здесь произошла первая битва Юлия Цезаря. У меня был прадед, и он…
– О Юпитер! – прервал его Луций и снова зевнул. – Ты не можешь подумать о чем-нибудь другом? Какая разница, что произошло на этом проклятом месте больше ста лет назад? Хотел бы я, чтоб Цезарь оставался в Италии, где родился – тогда бы и я там оставался.
Квинт рассмеялся.
– Не слишком патриотическая мысль. Рим не был бы сейчас владыкой мира, если бы Юлий Цезарь сидел дома.
– Может, и не был бы, – согласился Луций без всякого воодушевления. – Эй, подвинься, ты занял все место у огня.
Это была неправда, но Квинт привык к ворчанию Луция, и был к нему привязан, отчасти потому, что лишь они двое из всего отряда прибыли из самого Рима. Он покорно подвинулся, и вскоре молодые люди уснули.
Когда следующим утром Квинт проснулся, дождь кончился, и, к тому времени, как он оседлал Ферокса и выехал вслед за Луцием по дороге через лес, возбуждение переполняло его. Дорога, по которой они следовали, была хороша – двадцать футов шириной, сложенная из булыжника, покрытого гравием. Прямая, как стрела, она вела в Лондон [3] через страну кантиев – мирного кентского племени. Эту дорогу, как и многие другие, выстроили римские легионы после второго и очень успешного вторжения в Британию семнадцать лет назад, когда сюда прибыл император Клавдий и победоносным маршем прошел на Колчестер.
3
Здесь и далее автор употребляет современные названия британских городов, а не те, что были в употреблении в 1 в. н. э. Лондон вместо Лондоний, Кончестер вместо Комдлодуна, Энглси вместо Мона (прим. переводчика).
– Представь себе! – сказал Квинт своему приятелю. – Здесь тащились слоны Клавдия – или он и верблюдов тоже прихватил? Несчастные туземцы, вроде этих, должно быть, ужасно перепугались. – Он кивнул в сторону деревни, которую только что заметили по правую сторону. Она представляла собой несколько круглых грязных хижин, сгрудившихся вокруг палисада из кольев. В воротах палисада сидела женщина и что-то сбивала в каменной ступке. Голова ее была непокрыта, платье, некогда яркое и украшенное вышивкой, превратилось в лохмотья. Рядом стоял голый маленький мальчик. Он был до крайности грязен. Когда легионеры проезжали мимо, оба – женщина и мальчик – подняли головы и пристально, без улыбки, уставились на них.
– Какого забавного цвета у них волосы, – заметил Квинт, оглядываясь на первых встреченных им британцев. – Рыжие, как кирпичная пыль. И почему они не приветствуют нас? В конце концов, они наши подданные. – Он говорил с прирожденным римским высокомерием, и холодный, безразличный взгляд женщины его раздражал.
Луций пожал плечами.
– Слишком глупы, – вяло бросил он. – Я всегда считал, что эти рыжие кельтские дикари очень глупы. О,RomaDea [4] , как бы я хотел снова оказаться в цивилизованных краях! Ведь мы здесь не увидим ничего, кроме бесконечных лесов, неся службу на каком-нибудь мрачном сторожевом посту. Британцы сейчас совершенно с нами замирены, и наслаждаются благами римской цивилизации, добрым правлением и порядком, которые мы им принесли. Романтичные времена Юлия Цезаря и императора Клавдия миновали.
4
Богиня Рома – покровительница Рима.
Квинт вздохнул.
– Да, я тоже так считаю, хотя Флакк говорит, что на севере могут быть неприятности.
– А, Флакк… – Луций понизил голос, бросив взгляд на командира. – Он пуглив как цыпленок, они все, испанцы, такие.
И далее молодые римляне ехали в молчании вслед за Флакком, но впереди остального отряда из восьмидесяти двух человек, именуемого «центурия» – сотня, ибо в прежние времена в нем всегда была сотня воинов. Луций и Квинт – оба прослужили недолго и звания имели невысокие. Луций был там оптио-ном, а Квинт – знаменосцем. Ему был поручен высокий штандарт со значком и эмблемами Девятого легиона, который был прикреплен к его седлу. Солнце играло на их начищенных бронзовых доспехах, на шлемах с плюмажами из рыжих конских хвостов,
длинных щитах и ножнах коротких, смертоносных мечей. Квинт и Луций, будучи превосходными наездниками, ехали без стремян, как и все кавалеристы. И, когда из-за высокого дерева неожиданно возникла белая фигура, простирая к ним руки, и лошади шарахнулись, молодые люди остались в седлах невозмутимы, хотя Флакк едва не свалился с коня.
– Гадес и преисподняя, что это значит? – в ярости завопил центурион, придя в себя и таращась на возникшее перед ним видение. – Эй ты, старый, прочь с дороги!
Старик покачал головой и что-то произнес на грубом, горловом языке, стоя прямо посреди дороги и воздев худые руки. Он был в поношенном белом плаще, сквозь седую бороду поблескивало золотое ожерелье с пестрым камнем в форме яйца. На лысеющей голове был венок из дубовых листьев, и Квинт расхохотался.
– Самое смешное зрелище со времен Сатурналий, – бросил он Луцию.
– Заткнись! – злобно рявкнул Флакк через плечо. Затем он подозвал переводчика. Тот подошел и отдал салют.
– Узнай, чего хочет старый козел, – сказал Флакк, – и побыстрее, или я его задавлю.