Омела и меч
Шрифт:
Переводчик снова отсалютовал и обратился к старику в белом плаще. Сам переводчик был британским заложником, взятым во время кампании Клавдия семнадцать лет назад и увезенным в Рим, где он провел все эти годы и прекрасно владел латинским языком. Это был высокий, костлявый, светловолосый человек средних лет. Имя у него было совершенно непроизносимое – что-то вроде «Ниамхвайии», поэтому римляне называли его его Навин.
– Этот старик, – сказал Навин, повернувшись наконец к Флакку, – наш Вер… – он осекся, и быстро поправился: – То есть, он один из британских жрецов, господин, Друид. Его имя – Конн Лир, он очень важный человек.
Навин смолк, и Квинт, наблюдая,
– Конн Лир пришел предупредить тебя, господин, чтобы ты не ходил в глубь страны со своими воинами. Он говорит, что мы должны при первой возможности вернуться в Галлию. Что его народ не хочет больше римлян на своей земле.
– Что! — Флакк разрывался между яростью и удивлением. – Ты посмел повторить мне эту наглую чепуху? Навин, ты свихнулся, и уж, конечно, старик тоже.
– Возможно, господин, – ровно произнес Навин. Его светло-голубые глаза глянули прямо в черные офицерские. – Но именно это он и сказал. Жрец внезапно положил руку на плечо переводчика и проговорил что-то еще – быстро и серьезно. Навин выслушал, затем повернулся к Флакку. – Он говорит, что он не хочет вреда римлянам, но все знамения и гадания предвещают ужасные беды. Священный заяц проезжал через Стоунхендж, великий круг камней на западе. Омела выросла на трех дубах возле Святого Источника Мабона, и море возле Колчестера стало красно, как кровь. Британские боги сказали: Возвращайтесь!
– Тьфу! – Флакк плюнул на дорогу к ногам жреца. – Взять его! – крикнул он Квинту. – Свяжи его и приволоки с нами. Мы докопаемся до дна этой истории, когда прибудем в гарнизон.
Квинт спрыгнул с седла, радуясь приказу. Так это друид! – думал он с жестоким возбуждением. Один из тех жрецов в белых одеждах, что убили его прадеда. Упоминание круга камней и омелы усиливало эту уверенность.
– Эй, седая борода, – воскликнул он надвигаясь на молчавшего друида и вытаскивая ременную петлю, чтобы скрутить старику руки, – иди сюда!
– Nego! – ответил старик по-латыни, и добавил что-то по-кельтски. Навин, бесстрастно стоявший рядом, перевел:
– Он говорит, что вы не имеете права ни связывать, ни принуждать его. Он пришел только предостеречь.
Квинт неизвестно почему заколебался. В горящем пристальном взгляде старика была непонятная сила.
– Поторопись, Квинт Туллий! – заорал Флакк, натягивая уздечку. —Тащи его в обоз – ты задерживаешь продвижение.
Квинт протянул руки с веревкой… и вдруг они словно наткнулись на невидимую стену. Зрение Квинта на миг замутилось, все, что он мог видеть – горящие глаза друида. Затем возник белый вихрь, и он услышал яростный вопль Флакка: – Во имя всех богов! Дурак, ты позволил ему уйти! Беги за ним!
– Бесполезно, господин, – холодно сказал Навин. – Друиды владеют магией и у них много скрытых убежищ в лесах.
Квинт, моргая, покраснел.
– П-прошу прощения. Я не знаю, что случилось… эти глаза…
Флакк, что еще удивительнее, не разразился потоком ругани, которой обычно приводил к порядку своих подчиненных. Напротив, он прикусил губу и бросил настороженный взгляд на рощу, где исчез друид. – В этой адской стране, – произнес он, переводя дыхание, – случаются странные вещи… ну, неважно. Старик безумен. – Он пришпорил коня и вскинул руку с мечом, в знак того, чтобы остальные продолжали марш.
Весь день и часть следующего, пока
Прадед Квинта Гай Туллий был пленен британцами ровно сто четырнадцать лет назад, когда Юлий Цезарь попытался завоевать эту страну.
Гай в то время был офицером римской армии – центурионом, или капитаном Седьмого легиона. Тогда его легион перевели в Галлию, откуда Цезарь готовил вторжение.
Годом раньше Цезарь уже предпринял короткую экспедицию в Британию, но великому полководцу не повезло. Даже хуже, как сплетничали в Риме – он проявил себя плохим стратегом. Римляне прежде никогда не видели таких приливов, как в Северном море, ни таких стремительных, жестоких штормов, и на их флот обрушился ряд катастроф. Кроме того, британцы проявили себя истинными бойцами, отчаянно сопротивлявшимися засилью римлян. Цезарь вынужден был вернуться в Галлию и решил предпринять новую попытку на следующий год. На сей раз Цезарь собрал восемьсот различного класса судов, пять легионов и кавалерию, общей численностью около тридцати двух тысяч человек, так что британские передовые отряды, охранявшие великие белые скалы Дувра, устрашились таких мощных сил и отошли в свои глухие леса, где могли занять лучшую оборону.
Гай Туллий был суровым, храбрым солдатом, и его Седьмой легион был великолепен. Он был горд тем, что Цезарь выслал его вперед – занять деревянное укрепление на холме, которое варвары возвели за несколько миль от побережья. Седьмой легион легко захватил укрепление, но едва они успели водрузить там свои штандарты с орлами, новое несчастье обрушилось на римлян.
Снова, как и год назад, стихия разрушила все планы Цезаря. Поднялся прилив, разразился ужасный шторм, и весь флот был разнесен в щепки.
Гай находился рядом с полководцем, когда поступило известие. Он видел, как побагровела лысина Цезаря, как вспыхнули его глаза и стиснулись губы, когда Цезарь отдал приказ отступать – обратно на побережье.
Это было унизительно, особенно после тех язвительных насмешек, что вызывали захваченные британские пленники – крупного телосложения, со светлыми волосами и с синей татуировкой на лицах, носившие шлемы, увенчанные бычьими рогами и длинные штаны из крашеной шерсти, которые римляне находили смешными. Но в том, как британцы сражались, не было ничего комичного. Это Гай понял уже спустя несколько дней, когда были заложены новые корабли и Цезарь вновь предпринял наступление. Передышка пошла на пользу британцам. Они создали огромное войско, объединившее все соседствующие племена – не только кантиев из Кента, на чьей территории высадился Цезарь, но атребатов, живших много западнее, триновантов из Эссекса, даже иценов из Нерфолка. И британцы избрали единого полководца – Кассивелана, короля племени катувелланов, чья столица располагалась севернее маленькой деревушки Лондон, в месте, позднее называемом Сент-Олбанс.