Омела и меч
Шрифт:
Кричали ее дочери, и Квинт, в ярости и тоске при этих воплях, повернулся, чтобы увидеть, как два здоровенных солдата сгребли двух рыжеволосых принцесс и потащили их из зала.
Кат тоже повернулся и рассмеялся.
– Пусть себе, – сказал он. – У моих солдат в последнее время жизнь была скучная, они жаждут немного поразвлечься… Прекрати, – бросил он рабу, который опустил плеть. – Без сомнения, королева усвоила урок. Убрать ее с дороги и обыскать дворец – начните вот с этого сундука.
Пока Кат говорил, Квинт неожиданно поймал взгляд запомнившейся ему девушки.
Квинт одним прыжком оказался рядом с франком и свалил его на пол.
– Сюда, быстрее! – крикнул он девушке, но та только смотрела на него в немом ужасе, и он подхватил ее и вынес через дверь, что вела в боковой двор. Глотнув холодного воздуха, она принялась отчаянно сопротивляться, вцепившись ему в лицо и силясь выцарапать глаза.
– Нет! – воскликнул Квинт. – Я не причиню тебе вреда. – Он не осмеливался отпустить ее, потому что франк прогромыхал во двор вслед за ними. – Дурочка! – сердито произнес он, пока бежал с ней через двор. – Я пытаюсь тебе помочь!
Она плохо понимала его слова, но уловила их смысл. Затихла, что-то неожиданно прошептала и указала на круглое строение на высоких столбах. Это был амбар, и Квинт понял, что она имеет в виду. Он втолкнул ее туда через закрытую дверь, вскарабкался сам и втянул за собой приставную лестницу, а подоспевший франк внизу бешено ругался.
– Бесполезно, мой друг, – сказал Квинт, издевательски глядя на него, – тебе сюда не залезть. Ступай отсюда побыстрее.
Франк взглянул на обнаженный меч Квинта, готовый к бою, на холодные, пристальные глаза молодого римлянина, пожал плечами и пошел прочь.
Квинт опустил меч и заглянул в амбар. Девушка лежала, сжавшись, на груде зерна и всхлипывала. Он сел рядом и осторожно погладил ее по плечу.
– Думаю, тебе лучше оставаться здесь, пока я не найду какой-нибудь способ увести тебя подальше от… от того, что происходит во дворце.
Девушка немного знала латынь, и на сей раз поняла, что он сказал. Она вздрогнула, прикрыла лицо руками, и что-то прошептала на родном языке. Затем медленно перевела.
– Ненавижу тебя, римлянин, – процедила она сквозь зубы. – И буду ненавидеть до смерти.
– Понимаю, – сказал Квинт. – И не виню тебя. Но ты не должна думать, что все римляне такие.
Она вскинула голову и уставилась на него огромными серыми глазами.
– Римляне – звери… как волки… предают, грабят… и ты тоже.
– Я так не считаю, – мягко произнес Квинт, – но это не важно. Кстати, как тебя зовут?
Она перестала плакать и уже спокойно взглянула на него во тьме амбара. Он заметил, что несмотря на свой страх, эта хрупкая на вид девушка сохраняет удивительное самообладание. Затем она произнесла кельтское имя.
– Регана? – с трудом попытался повторить он. – Это твое имя?
– Да, – ответила она. – Я приемная дочь королевы Боадицеи. Мои родители умерли. Она была мне матерью. Никогда я не забуду того, что вы сегодня с ней сделали… и с моими назваными сестрами принцессами.
Квинт ничего не ответил. Импульсивно он протянул руку
– Послушайте, Регана, – холодно сказал Квинт, скрестив руки на груди, – я не хочу тебе зла. Ты не должна меня бояться. А теперь – куда мне тебя отвести, чтоб ты была в безопасности? Думай!
Она постепенно расслабилась, сидя на груде зерна, и, полуприкрыв глаза, изучала его из-под густых ресниц. Его шлем был украшен красным плюмажем, и в полутьме поблескивал выгравированный орел – ненавистный римский знак. Но лицо под шлемом – правильное, обветренное, и спокойные темные глаза были привлекательны.
Взгляд ее смягчился, она собралась что-то сказать, когда снаружи раздался долгий, всхлипывающий вопль, отчаянная мольба к кельтским богам о помощи, и взрыв пьяного хохота.
Она побелела, страх вернулся на ее лицо. Ее затрясло, хоть она и пыталась совладать с собой.
– Я должна пойти к Боадицее… должна помочь…
– Нет! Если ты вернешься, я, конечно, не смогу защитить тебя против всего этого отребья. Но и оставаться здесь нам больше нельзя. Ты должна знать какой-нибудь дом в городе, где ты сможешь спрятаться. Бедный дом, – мрачно добавил он, – куда Кат не озаботится заглянуть.
Ее дыхание замедлилось, и она склонила голову, признав, что он прав.
– Пендок, – прошептала она через миг. – Гончар, он всегда защищал меня. Его хижина – ниже по реке.
Квинт кивнул, и толкнув дверь амбара, осторожно осмотрелся по сторонам. Никого не было видно, кроме трех рабов Ката, которые, сидя на корточках, бранились из-за пригоршни присвоенных ими иценских монет. Квинт не воспользовался приставной лестницей. Он спрыгнул вниз и протянул руки Регане.
– Я тебя понесу, – он говорил очень отчетливо, чтобы она поняла. – Ты должна лежать у меня на плече и притвориться, что ты без сознания.
Она ответила испуганной полуулыбкой. Когда он спустил ее из амбара и взвалил на плечо ее легкое тело, то с неожиданной теплотой подумал, – она доверяет мне, бедный ребенок. Хотя ей было больше шестнадцати лет, а ему еще не исполнилось двадцати, роль защитника заставляла его чувствовать себя значительно старше. Отчасти она напоминала ему младшую сестру Ливию, но, лишь отчасти, ибо, когда он нес ее вниз по склону сквозь лабиринт узких улиц, повинуясь ее едва слышным указаниям, то испытывал новую, непонятную нежность, которую даже его собственная сестра в нем никогда не вызывала.
Один раз их задержали. Трое римских стражников были заняты тем, что грабили каменный дом кого-то из богатейших иценов. Они вышвыривали из-за двери щиты, браслеты, домашнюю утварь – на предмет дальнейшей инспекции прокуратора.
– Стой, Квинт Туллий! – крикнул один из солдат. – Тебя ищет центурион. Ступай во дворец!
– Туда я и направляюсь, – отозвался Квинт, надеясь, что путаница улиц собьет стражника с нужного направления.
– А это что? – солдат указал на обмякшее тело Реганы.