Омела и меч
Шрифт:
Предчувствие беды и отчаяния, которые Квинт испытал в стране иценов, теперь совершенно рассеялось. Хотя он немного расслабился, но испытал и легкое разочарование, припомнив о перспективе рутинного казарменного существования в Линкольне, и решил сосредоточиться на слухах о продвижении войск, и найти какой-нибудь способ отправиться на запад, где он мог приступить к поискам останков Гая.
После многочасового марша по самой плоской равнине, какую Квинт только мог представить, высокий холм Линкольна, неожиданно воздвигшийся на горизонте, являл собой приятную смену впечатлений. И, наконец, отряд преодолел дорогу на вершину
– Флакк оказался, в конце концов, неплохим парнем, – неохотно признал Луций, когда после обеда они вышли из казармы. – Ему скучно, так же, как и всем нам здесь, на холме, поэтому он разрешает охотиться в свободное время. Мы можем также устраивать скачки и беседовать. Термы устроены совсем недурно, даже для такого паршивого мелкого аванпоста, как наш. Хорошая парилка, и на столе для массажа всегда можно сразиться в кости.
Квинт рассмеялся, глядя на друга с ласковой насмешкой.
– Ну, а делом здесь хоть кто-нибудь занят?
– А как же, – отвечал Луций, морща нос. – Дороги. Целые мили. Мы продвигаемся на север, к Хумберу. А патрули. Не считая обычных смотров и построений, сам понимаешь.
– Патрули? – задумчиво повторил Квинт. – А беспорядки среди туземцев?
– О Юпитер, нет! Наше племя паризиев кротко как кролики, они нас любят, они наши отбросы принимают, как сокровища, а их девушки… – сонные глаза Луция внезапно загорелись. – Крупные, пышные блондинки, они…
Квинт резко оборвал его.
– Тебе, Луций, лучше бы не валять дурака с этими девушками. У британцев строгий кодекс чести…
– Чушь! – грубо сказал Луций. – Чего это ты набрался там, на юге? Кудахчешь, как старая наседка. Бьюсь об заклад, ты и форму потерял на разносолах губернатора. – И он без предупреждения ударил Квинта в солнечное сплетение – полушутливо, но чувствительно.
Квинт охнул, потом сжал кулаки и дал сдачи. Они стащили с себя туники и вскоре с легкостью, достигаемой практикой, учинили отличное учебное состязание по борьбе. Катаясь по земле, схватываясь, рыча, они получали несомненное удовольствие. Остальные столпились кругом, заключая ставки. Флакк наблюдал за ними снисходительно и с легкой завистью. Хотя оба были римскими аристократами, над которыми он всегда презрительно потешался, оба были крепкими и здоровыми. Их сильные, мускулистые тела горели от ударов, что они друг другу наносили, но никто не собирался сдаваться, и трудно было определить возможного победителя, хотя Луций был несколько тяжелее и медлительнее. Квинт уже был близок к тому, чтобы свалить его, когда поединок неожиданно прервал вестовой легата, объявивший, что знаменосца Квинта Туллия Пертинакса немедля ожидают с рапортом.
Молодые люди отпустили друг друга и встали.
– Продолжим позже, – с усмешкой, одеваясь, сказал Квинт. – Я тебя почти сделал.
– Гадеса-с-два ты сделал! – процедил Луций, и добавил несколько весьма крепких выражений, вызвавших общий хохот. Смеялся и Луций. Он никогда не сердился на приятеля, как бы жестоко они не схватывались, и кто бы ни побеждал, несмотря на то, что Луций имел неуживчивый характер, и страшно
Квинт умылся, застегнул кирасу и нащечные пластины, надел шлем, взял щит и штандарт когорты и направился к легату.
Петиллий Цереалис сидел за походным столом в чистой, выбеленной комнате и, хмурясь, изучал карту. Услышав шаги, он настороженно поднял голову. Его моложавое лицо обернулось к Квинту.
– Добрый вечер, знаменосец.
Квинт ответил и стал ждать. Легат явно не спешил. Его острые глаза осматривали Квинта от шлема до сандалий. Наконец он сурово произнес:
– Рукоять твоего щита не чищена, и завязки на левой сандалии протерлись. Весь внешний вид обличает непростительную небрежность. Смотри, чтоб к утру все упущения были исправлены.
– Слушаюсь, – сказал Квинт.
– Я знаю, что ты много дней был в пути, – продолжал легат, – но я хочу гордиться своим легионом. Мы здесь несем трудную службу и должны служить примером. Имеют значение даже самые мелочи.
– Слушаюсь, – повторил Квинт, и, несмотря на выговор, почувствовал симпатию к этому человеку, как и тогда, в Колчестере, когда его карие глаза неожиданно вспыхивали, как сейчас.
– Характеристика, данная тебе прокуратором Децианом Катом, не слишком лестна. – Петиллий отодвинул карту в сторону и выудил из груды донесений клочок пергамента. – Так, посмотрим… ага… «распущен, нагл, уличен в нарушении субординации и сотрудничестве с врагами».
– Врагами! – забывшись, воскликнул Квинт. – Клянусь духом моего отца, легат, как можно было называть этих несчастных иценов врагами, и то как мы обошлись с ними… прокуратор… о Марс, теперь-то, конечно, они враги… но… – он прикусил губу, когда полководец поднял брови. – Прошу прощения.
– Полагаю, – сказал Петиллий, откидываясь в кресле, – ваши симпатии друг к другу, безусловно, взаимны. – И Квинт с огромным облегчением услышал смех в голосе полководца. – А теперь – что действительно произошло в стране иценов?
Весна в крепости на вершине холма протекала довольно приятно. Обязанности Квинта были не тяжелы. Обычно под началом одного из трибунов он надзирал за постройкой дорог, и, хотя Луций считал это скучным, у
Квинта обнаружилась склонность к инженерным работам, и он с живым интересом встречал связанные с ними проблемы. Он учился, как правильно расчищать путь, оставляя по сторонам изгороди из деревьев и кустов, как выбирать и укладывать булыжники, как правильно утрамбовывать гравий, строить мосты и переправы и так тянуть новую дорогу, прямую, как полет стрелы, сквозь все препятствия, по мере того, как они все дальше и дальше продвигались в северную глушь.
Легионеры не могли пожаловаться на свою жизнь. Бани, как и рассказывал Луций, прекрасно служили для оздоровления души и тела. В них имелась даже музыка, ибо два пехотинца играли на флейте и лире. В общем, жизнь была совсем не плоха. Квинт был слишком занят, чтобы много думать о Регане, и об иценах. И у него имелись основания надеяться на то, что он сумеет начать свои поиски. Однажды Флакк рассказал, что легат собирается вскоре направить какие-то депеши в штаб-квартиру Второго легиона, далеко на запад, в Глочестер. Квинт, который прислушивался к любым упоминаниям о западе, где находились останки Гая Туллия, полюбопытствовал, могут ли его включить в охрану официального гонца.