Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
Я устал от ее хитроумных маневрирований и умолчаний. Я сказал прямо и резко:
— Я никому ничего не расскажу о ваших делах и объясню почему, миссис Фэблон. Я не всему этому верю. Думаю, что вы и сами не верите.
Она поднялась, дрожа от негодования:
— Как вы смеете так говорить со мной?!
— Потому что меня беспокоит безопасность вашей дочери. А вас?
— Вы знаете, я обеспокоена, чрезвычайно обеспокоена.
— Тогда почему вы не скажете мне правду такой, какой вы ее знаете. Был ваш муж убит?
—
— Что же случилось?
— Ничего не случилось. Было кое-что сказано.
— Вашей дочерью?
— Если я скажу вам больше… — сказала она. — Я и так сказала вам слишком много. Я хочу получить побольше информации от вас, прежде чем буду говорить дальше.
— Добыча сведений — это моя работа.
— Я ценю ваше предложение, но я должна сама делать дело.
Она снова замолчала. Она сидела совершенно недвижимо, прижав кулаки друг к другу со всей силой и вперив в пустоту глаза.
Сквозь завывание ветра я услышал звук, будто крыса грызла в норе. Я не думал, что это связано с Мариэттой Фэблон. Потом понял, что это она скрипит зубами. Было время оставить ее в покое.
Я вывел машину из-под стонущего дуба и направился к следующему дому к Джемисонам. Там все еще горел свет.
15
Дверь открыл отец Питера. На нем была пижама и халат, и он выглядел еще более прозрачным и отрешенным, чем был утром.
— Входите, мистер Арчер. Мой дворецкий ушел спать, но я могу подать вам выпить. Я надеялся, что вы заглянете, у меня есть некоторые новости.
Болтая, будто это еще длился день, он провел меня через гостиную в библиотеку. Его шаги были не очень твердыми, но он ухитрился пробраться сквозь дверь в свое кресло. Около него стоял стакан. Джемисон был, казалось, из тех пьяниц, которые содержат себя в определенной степени опьянения весь день и всю ночь.
— Налейте сами. У меня не совсем твердые сейчас руки. — Он поднял их к лицу и стал рассматривать с клиническим интересом. — Я должен быть в кровати, полагаю, но почти утратил способность спать. Эти ночные бдения самое трудное. Образ моей бедной покойной жены все время живо стоит передо мной. Я ощущаю свою потерю в виде обширной, зевающей пустоты внутри меня самого и во всем окружающем меня мире. Я забыл, я показывал вам снимок моей жены?
Я проворчал недовольно, что нет. У меня не было желания сидеть всю ночь с Джемисоном и его орошенными виски воспоминаниями. Я налил себе добрую порцию виски из начатой бутылки.
Джемисон открыл кожаную шкатулку и достал оттуда фото молодой женщины в серебряной рамке. Она не была очень хорошенькой. Были другие причины для затянувшегося траура ее мужа. Может быть, печаль была единственным доступным для него чувством,
— Как давно она умерла?
— Двадцать четыре года назад. Мой бедный сын убил ее своим рождением. Я не хочу винить бедного Питера, но иногда тяжело, когда подумаешь обо всем, что я потерял…
— У вас все же есть сын.
Джемисон свободной рукой сделал неопределенный жест, нервный и раздраженный. Это свидетельствовало в известной мере о его чувствах к Питеру, а возможно, и об их недостатке.
— Между прочим, а где Питер?
— Он пошел на кухню перекусить. Он уже шел спать. Вы хотите видеть его?
— Возможно, позднее. Вы сказали, что у вас есть какие-то новости для меня.
Он кивнул:
— Я разговаривал с одним из моих друзей в банке. Сотня тысяч Мартеля — в действительности сумма была ближе к ста двадцати тысячам — была представлена в виде чека на банк «Новой Гранады».
— Я никогда об этом не слышал.
— Я тоже, хотя я был в Панаме. «Новая Гранада» имеет свое представительство в Панаме.
— Оставил Мартель свою сотню тысяч в местном банке?
— Нет. Я подходил к этому. Он снял все деньги до последнего цента. Наличными. Банк предложил ему охрану, но он отказался. Он упаковал деньги в чемодан и бросил его в багажник своей машины.
— Когда это произошло?
— Сегодня без пяти три, прямо перед закрытием банка. Он прежде всего позвонил в банк, чтобы удостовериться, что они располагают наличной суммой.
— Таким образом, он уже собирался уехать сегодня утром. Интересно, куда он поехал.
— Возможно, в Панаму. Кажется, это источник его денег.
— Я должен увидеть вашего сына. Как пройти на кухню?
— Это в другом конце коридора. Вы увидите свет. Возвращайтесь и немного выпейте со мной после этого.
— Уже поздно.
— Буду рад предложить вам ночлег.
— Спасибо, я люблю ночевать дома.
Я пошел по коридору на кухню. Питер сидел за столом под висячей лампой. Большая часть жареного гуся лежала перед ним на деревянном блюде, и он жадно поглощал его. Я не пытался заглушить звук своих шагов. Но он и так не слышал, как я подошел. Я стоял в дверях и наблюдал за ним. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь ел так, как он.
Обеими руками он отдирал куски мяса от гусиной грудки и запихивал их в рот. Так засовывают мясо в мясорубку. У него было искаженное лицо, а глаза, казалось, ничего не видели. Он оторвал гусиную ножку и вгрызся в нее.
Я пересек кухню и подошел к нему. Кухня была большая, светлая, неуютная. Она напоминала мне заброшенную спортплощадку.
Питер поднял голову и увидел меня. Он виновато отложил гусиную ножку. Его лицо опухло и было в гусином жиру.
— Я хочу есть, — сказал он. Казалось, что даже его голос стал жирным.