Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
— Все еще голодны?
Он кивнул головой, глядя на полусъеденную птицу. Она лежала перед ним, вызывая новые позывы неутоленного аппетита.
Мне хотелось выбраться оттуда и выслать ему обратно остаток его денег. Но вместо этого я подтянул к себе стул и уселся по другую сторону стола. Я пытался вытащить его из состояния ступора, в котором он находился.
Я не помню всего, что говорил. Мне хотелось его убедить, что он находится уже на грани выпадения из цивилизованного общества. Мой запутанный монолог прерывался громкими хлопками, доносившимися из того места, где был дом Мариэтты Фэблон.
Первый раз, когда послышались звуки, я подумал, что это выстрелы. Потом отверг это предположение, когда они повторились через нерегулярные промежутки. Больше было похоже на хлопанье ставен или незакрытой наружной двери на ветру.
Тем временем Питер произнес смущенно:
— Прошу прощения.
— У себя просите прощения.
— Сожалею, не понял.
— Извиняйтесь у самого себя. Вы сами себе все делаете.
Его лицо было как сдобный пончик.
— Я не знаю, какой бес вселяется в меня.
— Вы должны проконсультироваться с врачом. Это болезнь.
— Вы думаете, мне нужен психиатр?
— Все люди рано или поздно к ним обращаются. Вы можете себе это позволить.
— Тем не менее не могу. Действительно. Я не вступлю во владение своими деньгами до будущего года.
— Используйте кредитные возможности. Вы можете позволить себе обратиться к психиатру, если можете позволить нанять меня.
— Вы действительно думаете, что у меня что-то с головой?
— С вашим сердцем, — сказал я. — У вас голодное сердце. Лучше поищите, чем накормить его помимо пищи.
— Я знаю. Потому-то и хочу получить Джинни обратно.
— Вы должны сделать побольше этого. Если бы она увидела вас за вашей трапезой… — Последовало зловещее молчание. Я не закончил фразу.
— Она видела, — произнес он. — В этом все дело. Когда люди это видят, они начинают меня ненавидеть. Полагаю, что вы также оставите меня.
— Нет, я хотел бы прояснить все обстоятельства.
— Они никогда не прояснятся. Я безнадежен.
Я попытался слегка возразить:
— Моя бабушка, которая жила в Мартинеце, была религиозной женщиной. Она всегда говорила, что отчаиваться — большой грех.
Он медленно покачал головой. Его глаза забегали внезапно. Через минуту он сорвался с места и бросился к раковине на кухне. Его стошнило.
В то время как я помогал прочищать раковину, его отец появился в двери.
— Бедный мой мальчик опять кушал?
— Перестаньте, мистер Джемисон.
— Не понимаю, что вы имеете в виду. — Он поднял свои бледные руки, демонстрируя, какой он заботливый отец. — Я был своему сыну и отцом и матерью. Я должен был ими быть.
Питер стоял у раковины спиной к отцу, не желая показывать свое лицо. Спустя некоторое время отец ушел.
При огромной главной кухне с кафельными стенами, раковинами и плитами имелась небольшая кухонька со стороны балкона. Я узнал об этой наружней кухне из-за шума у двери — какое-то чихание, скрежет приближался и становился все более настойчивым.
— У вас есть собака?
Питер отрицательно помотал головой.
— Может быть, приблудная? Давайте впустим. Дадим ей кусок гуся.
Я включил свет в этой кухне и открыл дверь. Мариэтта Фэблон вползла на ступеньки. Она поднялась на колени. Ее руки обхватили мои ноги. На ее груди на стеганом халате была кровь. Глаза широко раскрыты и блестели, как серебряные монеты.
— Пристрелите меня.
Я спустился и поддержал ее.
— Это вы, Мариэтта? Кто это вас?
Она глотала ртом воздух.
— Любовник.
Остаток ее жизни ушел с этими словами. Я чувствовал, как он покидает ее тело.
16
В двери показался Питер. Он не стал проходить в наружную кухню. Ее заполнила смерть.
— Что она сказала?
— Она сказала, что ее застрелил любовник. Кого она имела в виду?
— Мартеля, — автоматически сказал он. — Она мертва?
Я посмотрел на нее. Смерть как бы уменьшила ее в размерах. Будто я смотрел на нее через другую сторону бинокля.
— Боюсь, что да. Вы бы лучше позвонили в полицию. Затем скажите отцу.
— А нужно ли ему говорить? Он найдет повод обвинить меня.
— Если хотите, я скажу ему.
— Нет, я сам. — Он демонстративно пересек кухню.
Я вышел в ветреную темноту и достал фонарь из машины. Хорошо протоптанная дорожка вела от сада Джемисонов к дому Фэблонов. Я решил, что детские ножки Питера проложили ее когда-то.
Появились свидетельства, что Мариэтта проползла по этой дорожке от самого дома: пятна крови и следы от коленей на земле. Ее розовая шапочка свалилась там, где дорожка проходила через пограничные кусты.
Передняя дверь дома громко хлопала. Я вошел внутрь и оказался в кабинете. Там над всем главенствовал резной письменный стол девятнадцатого столетия. Я пошарил в ящиках. Там не было любовного письма Одри Сильвестр к Фэблону, но я нашел письмо, заинтересовавшее меня не в меньшей степени. Оно было написано миссис Фэблон вице-президентом банка «Новая Гранада», Панама, Рикардо Розалесом в марте этого года. На довольно высокопарном английском в нем извещалось, что специальный счет, из которого банк периодически выплачивал ей деньги, уже исчерпан и не имеется никаких дальнейших инструкций по этому поводу. По установившимся правилам банка, для них, к сожалению, невозможно назвать имя ее патрона.