Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
На дне ящика я нашел фотографию в рамке. На ней был изображен молодой лейтенант авиационных частей, который почти наверняка являлся Роем Фэблоном. Стекла в рамке не было, и маленькие округлые кусочки снимка были грубо выковыряны. Через минуту я пришел к заключению, что фотография была растоптана острым женским каблучком. Я подумал: как давно Мариэтта растоптала изображение своего мужа?
В том же ящике я нашел тонкие мужские часы с четырьмя латинскими словами, выгравированными на крышке: матиус анимис аманд амантур. Я не знаю латинский, но «аманд» значит что-то насчет любви.
Я снова посмотрел на фото Фэблона. Для моего натренированного глаза его голова казалась сделанной из грубой, пустой внутри бронзы. Он выглядел темным и решительным — тип мужчины, в которого дочь могла влюбиться. Хотя он был красив, а Мартель нет, я полагаю, можно уловить их некоторое сходство, достаточное, впрочем, чтобы Мартель мог вскружить ей голову. Я положил снимок и часы обратно в ящик.
Свет все еще горел в гостиной, где недавно я разговаривал с Мариэттой и слышал скрип ее зубов. Шнур от ее розового телефона был сорван со стены. На изношенном ковре краснели пятна крови.
Отсюда она начала ползти к нам на кухню.
Вдали слышалось завывание еще более громкое, чем ветер, и более мрачное. Это был звук сирены полиции, которая почти всегда приходит слишком поздно. Я вышел наружу, оставив горящий свет и хлопающую дверь за собой.
Когда я вернулся в дом Джемисонов, люди шерифа были уже там. Мне пришлось объяснить, кто я, и показать свое удостоверение. Питер должен был поручиться, прежде чем меня впустили в дом. Они не позволили мне зайти на кухню.
Их нежелание сотрудничать со мной меня вполне устраивало. Это меня оправдывало в том, что я попридержал некоторые результаты собственных исследований. Но я напустил их на Мартеля. К двум часам дежурный офицер, инспектор Гарольд Ольсен, зашел в гостиную и сказал, что объявил розыск на Мартеля по всем статьям. Он добавил:
— Вы можете идти домой, мистер Арчер.
— Я думал, что подожду здесь и поговорю со следователем.
— Я следователь, — сказал Ольсен. — Я сказал своему заместителю доктору Уилсу не беспокоиться и не приходить сюда сегодня. Ему нужно отдохнуть. Почему вы не пойдете и не отдохнете дома, мистер Арчер? — Он тяжело надвинулся на меня, здоровый, упрямый, медлительный швед, который любил, чтобы его советы воспринимались как приказ. — Расслабьтесь и успокойтесь. Мы не будем иметь результатов вскрытия по крайней мере в течение двух дней.
— Почему так? — сказал я, не вставая со стула.
— Мы всегда делаем так, вот почему.
Он здесь был главный, и его слегка выпуклые глаза не терпели малейшего ущемления его власти. Создавалось впечатление, что, если бы его воля, он предпочел бы просто иметь дело на руках, но не решать его.
— Нет никакой спешки. Пуля попала в грудь, теперь мы это знаем, и, вероятно, прошла сквозь легкое. Смерть наступила в результате внутреннего кровоизлияния.
— Меня интересует, как умер ее муж.
— Это самоубийство. Вам не нужен доктор Уилс, чтобы подтвердить это. Я вел это дело сам.
Ольсен присматривался ко мне более внимательно. Он опасался, что я могу подвергнуть сомнению его выводы, и от такой мысли заранее приходил в ярость.
— Это уже закрытое дело.
— И нет возможности его снова открыть?
— Нет, никакой. — От злости он зашипел совсем безграмотным языком: Фэблон совершил самоубийство. Он сказал своей жене, что собирается сделать это. И сделал. Нет данных, что здесь было дело нечисто.
— Я думал, тело было изрядно подпорчено.
— Акулами и скалами. Там большие волны, и его катало по дну в течение десяти дней. — Голос Ольсена прозвучал как угроза: — Но все повреждения были нанесены после того, как он утонул. Он умер, потому что утонул в соленой воде. Доктор Уилс скажет вам то же самое.
— Где я могу найти Уилса завтра?
— Его заведение на первом этаже госпиталя «Мерси», но он не сможет сказать вам больше, чем я.
Ольсен покинул комнату с видом большого мастера, шедевр которого раскритиковал заезжий поденщик. Я подождал, пока заглохнут шаги, и прошел в библиотеку. Дверь была заперта, но под ней виднелся свет.
— Кто там? — спросила сквозь дверь домоправительница Вера.
— Арчер.
Она впустила меня. На ней было выгоревшее кимоно. Когда она присела на подушечку у ног Джемисона, я увидел два черных, похожих на обрезанные провода, шнурка, свисающие у нее со спины.
— Это что-то ужасное, — произнес Джемисон слабым голосом. — Что вы думаете об этом, Арчер?
— Слишком рано меня об этом спрашивать. Мариэтта сказала, что любовник стрелял в нее. Это имеет какое-либо особое значение для вас?
— Нет.
— У нее был любовник?
— Конечно, нет, насколько мне это известно.
— Если у нее не было любовника, то кто мог это быть?
— Не имею представления. Откровенно, общего с Фэблонами с тех пор, как Рой умер, даже раньше, у меня оставалось мало. Это правда, что мы были близкими друзьями в колледже и несколько лет потом, но наши судьбы пошли по разным дорогам. О личной жизни Мариэтты я совершенно ничего не знаю. Но мне сдается, что она имела в виду не своего любовника.
— Вы говорите о Мартеле?
— Боюсь, это вполне очевидный вывод. Но я напал на любопытную связь между ним и Мариэттой. Она получала какие-то свои доходы из банка «Новая Гранада».
— Мариэтта?
— Да, так. Выплаты прекратились пару месяцев назад.
— Что это был за источник?
— Не ясно.
— Это может быть Мартель, и если так, можно предположить самые невероятные вещи. Мариэтта могла продать ему свою дочь.
— Она этого не сделала бы, — Джемисон был поражен такой мыслью.