Омут
Шрифт:
— Может быть, на сегодня хватит… половой проблематики?
— Я говорю только от отношениях. Не обязательно половых, но официальных.
— Что это еще?
— Дорогая Софи! Я уважаю ваше целомудрие и непорочность, вашу лилейную чистоту и так далее, но вам придется выйти замуж.
— Я всегда думала, что брак мое личное дело.
— И ошибались. Глубоко заблуждались. Брак, если хотите, всегда был прежде всего делом общественным. Об этом говорили еще римляне…
— Пожалуйста, без цитат.
— С удовольствием. Тем более что я забыл
— Спасибо. Но я все-таки плохо представляю, какое общество заинтересовано в моем браке?
— Конечно же наше. Акционерное. Или товарищество на паях, как вам угодно. Не могу же я приобрести булочную на свое имя? Вы сами однажды справедливо заметили, что это небезопасно. У славы, простите каламбур, есть свои издержки. Не можете этого сделать и вы одна. Если я слишком известен, то вы слишком скромны для такого начинания. Это тоже привлечет внимание. Вы понимаете мою мысль?
— Кажется, да. Значит, руку и сердце вы предлагаете мне не свои?
— Увы! Не жалейте об этом, — произнес он с небеззлобной иронией, — зачем вам мужчина на один раз? Или как там… Истинный брак заключается на небесах, навсегда…
— Я никогда не буду венчаться в церкви! — воскликнула она гневно. — Это кощунство!
— Я так и думал. Обойдемся гражданской регистрацией. Но уж этого не избежать.
— Хорошо. Вы и жениха подобрали?
— Я налет, а не сваха. Вам никто не понравился из тех двоих молодых людей?
— Только не нэпман.
— Жаль. По своему положению он более подходящая фигура. Значит, Юрий?
— У него невеста. Она может не понять…
— Понять должен он. А невеста может вообще ничего не знать.
— И все-таки мне нужно подумать.
«Нужно посоветоваться с Барановским!»
— Время не ждет.
— Я понимаю.
Техник поднялся. На этот раз, чтобы уйти. Но задержался у столика, на котором лежала Библия.
— Вы находите утешение в этой книге?
Она смолчала, потому что не могла говорить с ним о сокровенном.
— А я нахожу. Вот послушайте.
Он откинул переплет, перелистал несколько первых страниц и прочитал:
— «Всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет, и он умер». Каково, Софи? Все-таки умер! Разве это не утешительно?
— А сколько рассчитываете прожить вы?
— Кто знает… Кто знает… Господь милостив к преступникам.
— Вы так думаете?
— Ну, еще бы! Вспомните судьбу Каина. Правда, сначала господь возмутился: «Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли!» И не удивительно. Ведь это случилось задолго до гражданской войны, люди еще не привыкли, чтобы брат шел на брата. Однако господь не хватается за наган и не тащит Каина в гараж, чтобы вывести в расход под шум первого автомобиля. Нет, он говорит ему: «Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». По-моему, туманно. Но Каин — трус. Он еще не набил руку на убийствах и дрожит. Он боится, что его самого может убить всякий, кто встретится. И тут, Софи, главные для нас строки! Надежда и опора наша. Слушайте! «И сделал господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его»! — Техник захлопнул Библию. — Так станем же богатыми скитальцами и изгнанниками. С нами бог!
— Я не уверена, что эти строки имеют отношение ко мне.
— В каких же вы тогда ищите свое утешение?
— В писании сказано: «Не мечите бисер перед свиньями!»
Это сорвалось, потому что он был отвратителен ей, и, видя, как белеют его щеки, она тут же поправилась:
— Это значит, что я ищу утешение в себе самой.
— Ах, вот как… А я было обиделся. Меня, знаете ли, давно не оскорбляли. Отвык. Всего хорошего!
Проходя под старой, с темно-красным стволом, давно не приносящей плодов вишней, Техник произнес почти вслух:
— Она мне заплатит! Она заплатит…
Наум пересказывал Третьякову сведения, поступившие от Шумова. Третьяков слушал внимательно, но вдруг прервал:
— Черт!..
Наум остановился, ожидая пояснений.
— Да не вовремя этот Пряхин забузил! Он бы нам сейчас вот так полезен был!..
Третьяков провел по горлу ребром ладони.
— Теперь уже лишь бы не опасен. С его-то мутью в голове, — заметил Миндлин.
— Ладно. Значит, у него есть сестра, бывшая гимназистка. У той — жених, бывший офицер. И приятель Техника.
— Даже почитатель.
— Но пока не в банде?
— Вот именно — пока.
— А ты думаешь, Техник Шумова и офицера в банду затягивал?
— Куда ж еще?
— В банде у него другой народ. Тут что-то еще…
— Последнее время эта сволочь потеряла всякое чувство реального. Грозятся открыто. Подбрасывают листки на базарах — власть, дескать, наша…
— Читал: «Перебьем чекистов…» Вот эта наглость меня и настораживает.
— Техник фактически в открытую пьянствует по кабакам. Вербует людей…
— Вербует. Но нужно узнать, для чего.
— Значит, брать его пока не будем?
— Пока Шумов не собрал все об их замыслах, ни в коем случае.
— Я понимаю, взять Техника сейчас — значит демаскировать Шумова, но и позволять им подрывать наш авторитет…
— Не подорвут.
— Врагов слишком много.
— Ну, если б слишком было, мы бы уже тут не сидели.
Третьяков откинул на спинку стула свое крупное тело.
— Однако контрреволюция еще имеет резервы.
— Имеет. Ограниченные. Недобитки, в основном.
— А новый частник?
— Самойлович? Который тебя в детстве по головке гладил?
— Представляю, с какой радостью он свернул бы мне сейчас эту головку.
— Не исключено. Политические его симпатии понятны, а вот конкретные связи с врагами…
— Такой в шкурных интересах и с Техником свяжется.
Третьяков взглянул на часы:
— Поздновато, однако. Но что поделаешь, у каждого своя забота — им связывать, запутывать, нам распутывать. На сегодня задача ясна?