Омут
Шрифт:
«Нужно прочитать».
Из кармана пиджака Самойлович достал несвежий платок и, прикрыв им пальцы, вытащил письмо из конверта.
Конечно же в первый момент он подумал, что письмо опасно и его придется уничтожить, но по мере чтения намерение это изменилось.
Самойлович дважды перечитал бумагу и убедился, что его имя в ней не упомянуто. Хорошо, с его точки зрения, было и то, что покойный не успел написать адрес, а в тексте адресат был назван всего лишь подполковником.
«Нет, всевышний еще не отступился
На время он с гордостью почувствовал себя прежним умным и хитрым Самойловичем, который не зря благополучно пережил столько властей.
Но, прежде чем связаться с представителями последней в своей жизни власти, Самойлович тщательно обследовал комнату квартиранта. Именно обследовал, а не обыскал, потому что следы обыска могли ему повредить. Задача облегчалась тем, что комната была почти пуста. Владимир Артемьевич жил по-спартански, и ничего опасного, кроме револьвера на столе, Самойлович не обнаружил. Это еще больше повысило его настроение, и он, очень довольный собой и новыми обстоятельствами, изменившими, как казалось, его положение к лучшему, направился в комнату, где находился телефон.
Поднимая трубку, он и не подозревал, что выдает себя с головой, что Шумов именно его фамилию назвал Софи в качестве источника информации, откуда Техник может почерпнуть необходимые сведения, а письмо подтверждало и разъясняло, как он это сделал.
Радостный Самойлович произнес самоуверенным тоном:
— Барышня! Дайте мне чека. Да-да. Вы не ослышались, мне нужно срочно чека.
Третьяков сидел за столом в комнате Владимира Артемьевича, а Самойлович — напротив, на том самом стуле, на котором недавно скончался его бывший квартирант. Это обстоятельство нервировало его и гасило радостное чувство, возникшее было при виде мертвого жильца. Но не только оно. Разговор вообще не складывался.
— Значит, Волков он по документам?
— Волков Владимир Артемьевич.
Труп уже увезли.
— И сегодня, вернее, вчера, — Третьяков взглянул на часы-будильник, стоявшие на подоконнике, — он ни с кем не встречался?
— Откуда ж я могу знать за целый день?
— В вашем доме не встречался?
— Я же сказал, я никого не слышал.
— Никто после работы к нему не приходил?
— Ну, я же сказал…
— А в другие дни?
— Что в другие дни?
— Кто у него бывал?
— У него никто не бывал. Если вы имеете в виду женщин, я ему прямо сказал: у меня приличный дом, и я буду просить…
— Я не о тех женщинах.
— Никаких не было.
— А мужчины?
— Ну вы же уже спросили, а я отвечал! — взмахнул руками Самойлович. — Я не понимаю. Я же к вам со всей душой…
— Что значит — со всей душой?
— Я хотел пользу принести. Вот письмо…
— Вы его прочитали?
— А почему бы и нет? — ответил с вызовом Самойлович. — Вы бы не прочитали, если в вашем доме лежит мертвый человек?
— Прочитал. Если бы опасался, что письмо меня скомпрометирует.
— Я вас не совсем понимаю. Это вы намекаете?
— На ваш вопрос отвечаю.
— Лучше б я его сжег. Вы бы ничего не узнали.
— А вам бы себе в заслугу нечего ставить было.
— Оно меня не могло компрометировать. Я ваше недоверие не понимаю. Вот Наум, он тоже был начальник…
— Миндлина оставьте.
— Я его ребенком знал еще.
— Оставьте.
Третьяков сжал пальцы в кулаки.
— Вот-вот, — сказал Самойлович, — сколько было властей, они все показывали мне кулак.
— Что не мешало вам богатеть при всех властях.
— И вы считаете, что я богатый?
— Я ваших денег не считаю. Что закон позволяет — пожалуйста. А вот насчет контрреволюции — не позволим.
— Зачем мне контрреволюция?
— Тогда скажите, кто приходил к вашему жильцу?
— Никто к нему не приходил.
— Из письма вытекает, что он виделся с Техником. Вы же читали письмо.
— Да разве там написано, что здесь?
— Конечно, не написано. Иначе бы вы сожгли письмо.
— Да как вы можете предположить, что у меня в доме бывают бандиты! Даже Наум…
— Самойлович! Я вас предупредил, — прервал Третьяков строго. — Не тяните рук к Миндлину. Он большевик, тюрьмы прошел, кровь пролил и жизнь отдал за правое дело. Когда новая жизнь победит, его помнить будут.
— А меня не будут?
Третьяков посмотрел все так же строго.
— Может, и будут. По нашим протоколам.
Самойлович сорвался со стула.
— Вы меня преступником считаете?
— Мы разберемся.
Третьяков тоже встал.
— В чем вы разберетесь?
— Под вашей крышей жил преступник.
— Откуда ж я мог знать? Если даже вы не знали!
Третьяков не откликнулся на выпад. Продолжил спокойно:
— Под вашей крышей он встречался с другим преступником.
— Это нужно доказать.
— Не исключено, что не без вашего содействия встречался. Вот в чем будем разбираться. Вам ясно?
— Зачем вы так говорите? Это же всё ваши предположения.
— Будут и факты. А пока до свидания.
— А я хотел как лучше.
— Тогда вспоминайте, был Техник или не был.
— Опять вы про этого бандита.
Третьяков молча вышел и направился к автомобилю.
Почти светало, но домой ехать было еще рано.