Он & Она
Шрифт:
Иван, узнав о пороке сердца младенца, поступил еще страшнее – самоустранился, и все. Его испуг был таким сильным, что он, как показалось Олесе, не позволял себе даже думать о том, что у него появился ребенок: уходил ни свет ни заря из дома и возвращался за полночь в стельку пьяный, предоставляя Лесе плакать в подушку. На все ее вопросы и слезы отвечал одной-единственной фразой: «Я без понятия», и Олеся не была даже уверена, что он ее слышит! Наблюдая каждый день сына в невменяемом состоянии, Антонина Ивановна стала смотреть на Олесю волком. Конечно, она во всем виновата! Зачем забеременела? Зачем родила смертельно больного мальчишку, разрушая тем самым судьбу ее сыну?! У Ванечки тонкая психика, да еще гены пьющего отца!
Единственным человеком, который принял боль и беду Олеси на себя, была ее мама. Она обегала всех знакомых кардиологов города с результатами анализов и сказала Лесе, что ждать нельзя ни единого дня: времени у них очень и очень мало! Валерия Игоревна взяла отпуск за свой счет и стала обивать пороги медицинских учреждений города. Да только толку от этого не было никакого: ей говорили, что решить вопрос на уровне врачей нельзя. Речь о бюджетных деньгах! Если бы в городе была нужная клиника, договорились бы как-нибудь, по-свойски. Но ведь этого нет, а потому нужно искать средства!
Олеся была сама не своя. Она забыла обо всем на свете – все прежние мысли, мечты казались ей не более значительными, чем истории из фильмов, которые она раньше смотрела. Единственной ценностью стал Илюша, его здоровье и жизнь. Все свободное от забот о младенце время она сидела в Интернете, выясняя, какие клиники в России и за рубежом могут сделать операцию ее сыну. Изучила сайты, в которых речь шла о болезни; нашла форум родителей, которые сражались с той же бедой, и получила много ценных рекомендаций. Она теперь знала все о ВПС, понимала не хуже врачей подробности и перспективы. С таким диагнозом, как у ее сына, четверть новорожденных мальчиков умирают на первом году жизни! Им с Илюшей срочно нужна была операция, причем лучше в Берлине. И не из-за особого профессионализма хирургов – в московской Бакулевке врачи, говорят, не хуже. Но в Германии оборудование более точное, не такое изношенное, как в России, а это при сложной ситуации Илюши очень важно! Младший медперсонал отличается дисциплинированностью и четко выполняет предписания врачей, что вполне объяснимо: в берлинской клинике на одного ребенка в интенсивной терапии две-три медсестры, а в реанимации в Москве на одну медсестру девять малышей после операции!
Олеся теперь все понимала, все знала, за исключением одного: где взять деньги?!
Ночи напролет она стояла на коленях у кроватки младенца, и беззвучные слезы катились из ее глаз. Она молила о помощи; о человеке, который спас бы Илюшу своей властью – выделил квоту вне очереди или выручил бы деньгами. Именно в эти ночи Олеся осознала, какую жестокую роль играют в жизни людей социальная беспомощность и нищета. Дай ей только Бог выбраться из всего этого, она добьется безбедного будущего для собственного сына. Любым путем!
В редкие минуты отдыха, когда Олеся ложилась на диван и начинала дремать, ей тут же снилось, что Илюша перестал дышать, и она вскидывалась, подбегала к кроватке. Она совсем не спала. Из молодой красивой девушки за короткое время Олеся превратилась в изможденную старуху.
Через две недели, перебрав в одеревеневшей от боли голове все варианты и получив отказ Антонины Ивановны (откуда у нее такие деньжищи?!), Олеся вспомнила про Санина. Как же она не подумала об этом человеке сразу?! Вот кто способен помочь!
Олеся позвонила ему на следующее же утро – голос мужчины звучал настороженно, но довольно приветливо – и попросила о встрече. Санин, к ее великой радости, согласился принять. Причем немедленно, как она и просила! Не подумав ни о том, что замызганное домашнее платье не подходит для того, чтобы выходить в нем на улицу, ни о том, что с немытыми, свисающими безжизненными патлами и исхудавшим лицом да еще без косметики она похожа на смерть, Леся бросилась вон из дома. Только накинула плащ и схватила сумку. На трамвае до офиса она добралась за двадцать минут. Санин сказал, примет в десять. Ничего, она подождет!
Охранник на входе окинул замарашку презрительным взглядом и попросил паспорт. Олеся дала. Пока сверял ее фамилию со списком, брови его хмурились все больше и больше.
– Идите, – положил он конец своим сомнениям, – третий этаж.
Секретарша в приемной при виде Олеси скривила рот и впустила девушку только после звонка шефу.
– Ждите, – буркнула она, – вас примут.
Через сорок минут массивные двери кабинета открылись, и Санин вышел в приемную собственной персоной.
– Где тут… – весело начал он, но, увидев вскочившую со стула Олесю, тут же осекся. Лицо его вытянулось, во взгляде читалась брезгливость. – Что вам угодно?!
Он даже не пригласил девушку в свой кабинет, только сделал секретарше знак, чтобы та вышла.
– Мне, – Олеся, увидев его реакцию, почувствовала себя побирухой в лохмотьях, – мне нужна ваша помощь.
– Да? – в его голосе прозвучало абсолютное безразличие.
– У меня ребенок, – забормотала она, – сын.
– Я здесь при чем? – презрительно фыркнул он.
– Врожденный порок сердца, – на автомате говорила Олеся, – стеноз аорты…
– Милочка, – прервал он ее, – я похож на врача?!
– Нет, – Олеся яростно замотала головой, – я пришла просить у вас деньги на операцию. Я понимаю, что это, – она запнулась, – это большие деньги. Но я отработаю, я все отдам!!!
– Чем, интересно?! – он ухмыльнулся. – Что вы можете?
Олеся думала всего лишь мгновение.
– Все, – выпалила она, – все, что хотите!
Санин окинул ее презрительным взглядом с головы до ног и поморщился.
– Поздно, – бросил он, – раньше надо было соображать!
Словно в замедленной съемке Олеся увидела, как Санин поворачивается к ней спиной и открывает дверь своего кабинета – для него разговор был окончен.
– У меня умирает сын!!!
Истерический выкрик заставил его обернуться, Олеся рухнула перед Саниным на колени.
– Ничем не могу помочь, – бросил он ей через плечо и, сделав несколько шагов вперед, закрыл за собой дверь кабинета.
Расторопная секретарша, услышав крик, тут же явилась вместе с охраной. Олесю вывели вон.
У нее не было сил подняться и ехать домой. Она сидела на скамейке у входа, забыв обо всем на свете. Мартовское солнце не по-весеннему пылко прожигало воздух своими лучами, и Леся чувствовала, что ее тело становится влажным и липким – то ли от пота, то ли от молока, которым она истекала. Она не могла поверить в то, что можно так равнодушно отнестись к смертельной болезни ребенка. Отмахнуться, и все!