Он приходит по пятницам
Шрифт:
Суть ее изобретения и соответствующего пункта в ее плане сводился к тому, чтобы загодя какими-то байками привлечь внимание милиции к своей особе – устроить какой-то спектакль, в котором вахтер Бильбасова будет играть главную роль, объявляя о тяжком преступлении. Поскольку реально преступление еще не состоится, и платина будет находиться на месте, возникшие в отношении нее подозрения будут развеяны, и если этот фокус повторить с тем же эффектом, то ее возможная связь с якобы совершенным преступлением будет убедительно опровергнута. Вероятно, ее сочтут истеричной особой, желающей привлечь к себе внимание, или еще кем-то – это не страшно, и будет ей только на руку. О своем возможном пребывании в психбольнице Анна Леонидовна предполагать не могла, но в том, что ей придется побывать на осмотре у психиатра, не сомневалась. Ну и пусть. Что бы там психиатр не написал в своем заключении (а, конечно, напишет чего-нибудь – на то он и психиатр), заподозрить ее в симуляции он не сможет. Какой у нее может быть мотив для симуляции – под следствием она не находится, ее ни в чем не обвиняют, и в армию ее никто забирать не собирается. Таким образом, еще до того, как кража будет обнаружена, версия о ее причастности к преступлению
Еще одним существенным моментом придуманной ею фантастической истории была удачная мысль ввести в этот миф свою будущую жертву – Мизулина. Сыграв свою роль технического помощника, без которого преступница не могла осуществить намеченный план, он должен был погибнуть от ее руки, и первоначально Анна Леонидовна собиралась добавить ему в портвейн тот же тринитросолидол, которым впоследствии была отравлена Нина. Нажрался, дескать, алкаш неизвестно какой дряни – не выдержал длительного отказа от спиртного – вот и отбросил копыта. Но затем ей пришло в голову совместить его функцию помощника с функцией главного героя мифа: это его труп должен был появляться в коридоре НИИКИЭМСа и пугать ни в чем не повинную вахтершу. И эта ее выдумка опять же хорошо укладывается в понятия, описывающие изобретательское творчество. Теория решения изобретательских задач (ТРИЗ) гласит, что сущность многих разнообразных изобретений состоит в совмещении функций: один и тот же элемент технической конструкции начинает выполнять не только свою исходную функцию, но и некие дополнительные задания, порученные ему изобретателем [32] . Как ни хороша была эта идея, придававшая мифу завораживающую картинность и уводившая слушателя в мистические пространства, но в деталях ее изложения оказался скрытый дефект, поставивший преступницу в опасное положение. Всего лишь маленькая неточность (ошибка глазомера) поставила под удар весь ее план, и когда она наяву столкнулась с тем, что труп Мизулина решительно отказывается занять предназначенное ему место, наша героиня просто похолодела (по ее словам) и уже была готова к тому, что ее немедленно арестуют. Ведь достаточно было производящим дознание милиционерам измерить труп и прикинуть, каким образом он мог лежать за дверью, как всё ее вранье было бы тут же разоблачено. Однако никому это не пришло в голову, и ее ошибка осталась не замеченной. Тем не менее, преступница прекрасно осознавала, что вся ее хитроумная конструкция, в остальном осуществленная безупречно, без сучка и задоринки, повисла на волоске – недаром при известии об аресте ее первыми словами были: Додумались-таки! И действительно, эта мелкая ошибка оказалась для нее роковой. Наш Шерлок Холмс (здесь я уже имею в виду не Костю, а Мишу, под конец перехватившего у своего соратника роль Великого сыщика) понял – пусть лишь после долгих и безуспешных попыток, но понял же – значение такой очевидной, но не имеющей разумного смысла детали, и тем самым пролил яркий свет истины на скрытую подоплеку видимых всем событий.
32
Рекомендую всем читателям интересную книжку: Альтшуллер Г.С. Алгоритм изобретения. М. 1969. Я почти уверен, что она должна понравиться всякому любителю детективов.
Я не вижу необходимости продолжать изложение прочих подробностей и обсуждать их значение для описанного в романе расследования. Мое повествование о нем, в целом, закончено, и мне остается лишь сказать несколько фраз о дальнейшей судьбе персонажей, бывших участниками поведанной здесь истории.
Бывший Холмс, а в миру следователь Коровин, с которым Миша еще несколько раз встречался за памятным столом (только место чая со слоном занимали на нем уже другие напитки) и сохранил об этом дружеские воспоминания, вскоре – уже через несколько месяцев – отбыл из города к новому месту службы. Ему было предложено занять должность начальника следственного отдела в УВД одного из крупных городов где-то на Волге. Вряд ли можно сомневаться, что такой его стремительный карьерный взлет – от молодого следователя до начальника отдела – был связан с успешным завершением порученного ему сложного дела и с возвращением государству больших материальных ценностей. (Миша, по своему обыкновению, кивал на мохнатую папашину лапу, но это ведь вовсе не отменяет сказанного мною выше). Начало его карьеры было блестящим, и я почти не сомневаюсь, что за прошедшие годы он и сам дослужился до генеральских погон. А уж до каких высот сможет при его поддержке взлететь его сын, можно только гадать.
Михаил – настоящий Холмс этого романа – через пару лет после описанных событий защитил свою диссертацию и вскоре перевелся в другой НИИ (он и про него мне кое-что рассказывал, но я не вижу смысла здесь об этом вспоминать). Последнее, что я знаю о нем, относится к концу восьмидесятых. Он еще раз сменил место работы, получил квартиру в новом микрорайоне у черта на рогах и перестал появляться в наших краях – пути наши разошлись. Я бы с удовольствием возобновил знакомство, но никаких его координат у меня нет – похоже, он вовсе покинул наш город. Будь это не так, наши с
Анна Леонидовна – в полном соответствии с прогнозами врачей – умерла в тюремной больнице. Не надо было, вероятно, ей изображать из себя больную, принимая какие-то сильнодействующие таблетки. Что-то они сдвинули в ее организме и в сочетании с длительным нервным напряжением привели к возникновению истинной болезни. Хотя можно, разумеется, сказать, что такое развитие событий было для нее лучшим выходом. Что ее могло ждать в противном случае? Суд с приговором к высшей мере наказания? А так, завершенное уголовное дело, не дойдя до суда, было закрыто в связи со смертью обвиняемой, после чего навеки упокоилось в милицейских архивах. Где упокоилась сама ставшая на преступный путь героиня нашего романа, мне неизвестно. Вероятно, в земле той отдаленной части городского кладбища, где хоронят невостребованные трупы, и, по всей видимости, где-то недалеко от ее могилы лежит в земле и труп несчастного Мизулина, нашедший там свое окончательное пристанище. Requiescat in pace [33] . Да смилуется Господь над заблудшими душами.
33
Да упокоится с миром (лат.)
Про остальных второстепенных персонажей Миша мне ничего интересного сообщить не мог, и единственное, о чем мне стало известно, это – тот простейший факт, что ниикиэмсовский академик никак не пострадал за свою халатность. Может, ему и сделали какое-то внушение – погрозили, так сказать, пальчиком, – но никаких слухов об этом в институте не было. Да и вообще, такие фигуры редко расплачиваются за свои грехи – всегда как-то всплывают и продолжают несмотря ни на что держаться на поверхности. Надо полагать за все грехи расплатился в полной мере только несчастный зам по АХЧ, о котором Миша тоже ничего не мог мне сообщить.
Первое время наш герой ожидал, что в институте начнет обсуждаться история с платиной, и гадал, свяжут ли ее местные умники и витии с убийством Мизулина и скоропостижной смертью Нины, но так этого и не дождался. По-видимому, все, кто знал о платине, считали за лучшее по-прежнему помалкивать, а те, кто не знал, так и остались в неведении. О том, что Нинина смерть стала результатом умышленного отравления, тоже не дошло до институтской общественности. Ее муж, даже если и был поставлен в известность об этом, с ниикиэмсовцами не общался и не мог стать источником такой информации. Здесь, кстати, стоит, наверное, упомянуть, что столь занимавшая когда-то внимание сыщиков Петунина действительно стала завскладом, но, по мнению общавшихся с ней сотрудников НИИКИЭМСа, вовсе не пользовалась такой известностью и популярностью, как ее предшественница, – характер не тот.
Не узнал никто и о том, какую ужасную роль сыграла в описанных событиях Анна Леонидовна – никто из Мишиных сослуживцев не смог бы ее и представить в качестве хладнокровной и изобретательной преступницы. Слишком уж это не вязалось с ее обыденным, ничем не примечательным обликом и ее незаметным местом в институтской жизни. Еще из больницы эта наша героиня передала с кем-то заявление с просьбой уволить ее по собственному желанию в связи с ухудшением здоровья. Комендант, понимая, что тут ничего не изменишь, тут же подписала это заявление и передала в отдел кадров. Так что, через несколько дней работавшая на четверть ставки пенсионерка была без излишних формальностей уволена, причитавшиеся ей при расчете несколько рублей были положены в бухгалтерии на депозит, и больше ее судьбой уже никто не интересовался. Комендант смирилась с уходом своей самой надежной и безотказной вахтерши, да она и так уже почти не работала, а близких подруг, как мы знаем, у Анны Леонидовны в НИИКИЭМСе не было. Так никто и не узнал, где и как она окончила свои дни.
Что же касается мрачной истории о трупе, появляющемся в разных местах и своим появлением предвещающем грядущие беды тем, кому он является, то, по словам Миши, она хоть и всплывала время от времени в разговорах ниикиэмсовских сотрудников, но уже не вызывала особого интереса: смысл ее остался для публики не расшифрованным, а никаких новых связанных с ней событий не происходило. Однако я не исключаю, учитывая все возрастающую тягу широких слоев нашего общества к такого рода эзотерическим феноменам, что где-то эта – занятная, вообще-то говоря, – история еще бытует в кругах научных сотрудников на правах этакой городской былички: сам я, дескать, не видел, но один мой хороший знакомый рассказывал…
В течение многих лет Михаил строго соблюдал условия договора, заключенного с Костей, и никому не рассказывал о своей активной роли в этой детективной истории. Наверное, ему временами хотелось поделиться с кем-нибудь воспоминаниями о тех днях; заново пережить те захватывающие события, свидетелем и участником которых он когда-то стал; похвастаться, в конце концов, своими успехами на детективном поприще, о которых никто – кроме неизвестно где обитавшего Кости – не мог и подозревать. Но он, верный принятым на себя обязательствам, стойко сопротивлялся подобным желаниям и все эти годы даже не заикался никому о своей роли в успешном расследовании столь необычного и загадочного уголовного дела. Научился-таки помалкивать, когда этого требует долг и когда обстоятельства вынуждают сохранять молчание. Лишь десять лет спустя встреча со мной и мысль о том, что его воспоминания вполне могли бы стать сюжетной основой для детективного романа, подтолкнули его к нарушению обета молчания. Никому уже, как он считал, его рассказ повредить не мог и, будь Костя в пределах доступности, он, вероятно, тоже бы не возражал против того, чтобы один из героев того расследования поведал о нем автору детектива. Со своей стороны, я льщу себе мыслью, что Мишино решение рассказать мне то, о чем он молчал на протяжении стольких лет, говорит об определенном доверии, которое мой хороший знакомый испытывал по отношению к автору этих строк. Надо полагать, что его поступок однозначно свидетельствует: никакого неожиданного подвоха он от меня не ожидал.