Она была такая хорошая
Шрифт:
— Послушайте, кто бы вы ни были, советую вам не безобразничать в такой час. А если это кто-нибудь из моего пятого класса, так и знайте, я сумею вас разыскать.
С утра она позвонила снова.
— Я как раз собирался набрать твой номер, — сказал Рой.
— А когда ты соберешься поговорить с ними?
— Еще только восемь. Мы даже не завтракали. Тут тетя Айрин должна подъехать.
— Значит, ты уже разговаривал?
— Откуда ты взяла?
— Нетрудно догадаться — поэтому она и приезжает.
— Откуда ты только все берешь? Откуда ты все знаешь?
— Рой, ты от меня что-то скрываешь.
—
— А зачем бы твоей тете приезжать в восемь утра? Кому это она так понадобилась?
— Ну ладно, ладно, — внезапно сказал он, — если тебе не терпится узнать…
— Еще бы!
— Так вот, отец хочет, чтобы я подождал до июня.
— Значит, ты все же сказал!
— Как только мы приехали домой.
— Чего же ты молчал об этом вечером?
— Так получилось, Люси. Я хотел сообщить тебе хорошие вести. Я не хотел огорчать тебя, но ты без конца меня дергаешь и мешаешь действовать по намеченному плану.
— По какому еще плану! О чем ты говоришь, Рой? Разве мы можем ждать до июня?
— Но он-то не знает, что мы не можем!
— А ты не сказал, Рой?
— Я вешаю трубку. Она уже здесь.
Днем он позвонил и сообщил, что останется дома до понедельника, так что ей лучше поехать автобусом в воскресенье вечером.
— Я говорю из автомата, Люси. Меня послали к мистеру Бранну, взять чего-то там для отца. Так что я спешу…
— Рой, немедленно объясни мне, что все это значит.
— Я постараюсь уладить тут кое-что, понимаешь?
— Рой, я ничего не хочу слушать. Мне необходимо сейчас же с тобой увидеться!
— Я кладу трубку, Люси.
— Погоди!
— Нет, мне нужно идти! Извини. До свиданья.
— Если ты так поступишь, я тут же еду к тебе домой. Ты слышишь меня?
Но Рой уже положил трубку.
Она позвонила Элинор.
— Элли, это Люси. Мне нужно повидаться с тобой.
— А что такое?
— Значит, и ты тоже?
— Что „тоже“, Люси?
— Элли, помнишь, когда-то тебе нужно было поделиться со мной, а теперь это нужно мне. Я должна знать, что тут происходит. Я еду.
— Сейчас? Люси, лучше не надо, я хочу сказать — лучше не сейчас.
— Ты что, не одна дома?
— Нет, но они все словно с ума посходили.
— Из-за чего?
— Ну, Рой сказал, что ты хочешь выйти за него замуж.
— А он не сказал, что это он хочет на мне жениться?
— Ну да… Что-то вроде. Будто бы и он об этом подумывает… Но, Люси, им кажется, что ты хочешь заставить его. Ой, кто-то подъехал к дому. Разъездились тут — все утро туда, сюда и обратно. Люси?
— Да?
— А это правда?
— Что правда?
— Ты заставляешь его?
— Нет.
— Тогда зачем тебе все это?
— Затем, что мы оба этого хотим.
— И ты тоже?
— Да.
— Но…
— Что но, Элинор?
— Ну… ты еще такая молодая. Мы все молодые. Я хочу сказать, это такая неожиданность. Просто не знаю, что тут сказать, ей-богу.
— Потому что ты кретинка, Элли. Зануда, набитая дура, да еще ко всему и эгоистка.
Под вечер она села в автобус и уехала в Форт Кин. На дверях „Бастилии“ висела цепочка, и Люси сильно промерзла, пока ей удалось найти сторожа.
Оказавшись в своей комнате, она стала бить кулаками по подушке, по спинке кровати, по стене. Это ужасно. Невыносимо. Все студентки в Америке сейчас дома, веселятся с родными и друзьями. Да и ее умоляли остаться — и мать, и дедушка, и даже отец. Говорили, что их просто ошеломила такая новость. Ведь все произошло так неожиданно. Ну, разве не так? — умоляли они через дверь. Они постараются свыкнуться с этой мыслью, если только Люси не сбежит от них в Форт Кин, как убежала вот сейчас к себе наверх. Вполне понятно, сперва они были попросту ошарашены, можно сказать, потеряли голову. Ведь как-никак это ее первый семестр в колледже, она об этом столько мечтала. Но, уж наверное, Люси знает, что делает, раз это окончательное решение. Может быть, она все же останется до понедельника? Разве они ее останавливали три года назад, когда Люси собиралась перейти в католичество? Нет, она заявила, что это очень серьезно, и они не стали ей препятствовать. А когда Люси передумала, она приняла и это решение самостоятельно, никто на нее не давил. То же самое и с оркестром. И тут она никого не спрашивала. Они относились к ее увлечению с пониманием и уважением, пока Люси сама в конце концов не решила бросить оркестр.
Конечно, им и в голову не приходит сравнивать увлечение барабаном и выбор мужа, с которым делишь всю жизнь, но от этого их позиция не меняется: если она хочет играть на барабане, а не заниматься фортепиано (которое, напомнили они, Люси забросила в десять лет, тоже ни с кем не советуясь) или там аккордеоном (компромиссное предложение папы Уилла), пусть поступает по-своему, они ей мешать не станут… У них дома не диктатура. У них демократия: каждый имеет свое мнение, и его только уважают за это. „Я могу быть не согласен с вами, — говорил папа Уилл из-за двери, — но всегда и везде я буду бороться насмерть за ваше право иметь собственное мнение“. Так, может быть, она все-таки передумает и не станет торопиться в колледж, где сейчас никого нет? Почему бы ей не остаться и не переговорить обо всем? А кроме того, бабушка чего только не наготовила для нее, целую неделю трудилась. „Не для меня, а для праздника“, — отозвалась Люси. „Ну ладно, голубушка, какая ж тут разница, если подумать. Ведь ты впервые приехала из колледжа надолго, и мы все понимаем… Люси? Ты слушаешь меня?“
И чего вдруг отец повел себя так, словно для него все это — неописуемая трагедия? Она как-то не привыкла, чтобы он близко, чуть ли не до слез, принимал к сердцу ее жертвы, обиды и страдания? Она терпеть по может притворства. И потом, кто говорит о том, что Люси бросит колледж? Он бегал по дому и вопил: „Я так хотел, чтобы она училась!“ Откуда он взял, что она не хочет? Люси всего-то и сказала, что собирается замуж за Роя… А может быть, они сами догадались об истинной причине? Вдруг они поверили ей, лишь бы не слышать унизительной правды? Люси схватила учебник французского и швырнула через всю комнату. „Ничего не знают, — выкрикнула она, — а еще лезут со своими разрешениями!“