Она сошла с ума
Шрифт:
– Благодарю. Я бы этого хотела. – тихо сказала она. – Как долго ты владеешь этим местом? – спросила она, меняя тему.
– Может быть, лет шесть. Я люблю эту страну. Австралийское Супер Гран–При – это моя любимая гонка. Я никогда не проигрывал в Альберт–Парке, а за свою пятнадцатилетнюю карьеру я участвовал в разных лигах.
– Твой проигрыш несколько дней назад был первым проигрышем в Альберт–Парке?
Он кивнул.
– Мне очень жаль. Не удивительно, что ты был таким чертовски подавленным,
Он посмотрел на нее. Она ему дразняще улыбнулась.
– Ты всегда такая?
– Какая?
– Такая сообразительная.
– Да? Благодарю. Это одна из моих причуд, которая всегда приводит меня к неприятностям с прессой.
– Я могу представить. Твоим публицистам, должно быть, каждый раз снятся кошмары. Как и моим.
Она хихикнула.
– Но если подумать об этом. Если бы ты не проиграл, то не сделал бы ту ставку. И мы бы не лежали здесь под самым красивым звездным небом за бокалом купажрованного тобой вина.
– Как вы, американцы это называете?
– Нет худа без добра.
Он кивнул, затем протянул ей руку.
– Иди сюда. – он похлопал по своим коленям.
Она перебралась к нему на колени, находя довольно знакомую прямо сейчас позицию. С ним было так легко привыкнуть к этим вещам. Джан был настолько большим, что она могла использовать его в качестве кровати. Он был сплошными твердыми мышцами, но их конечности могли переплетаться в таких позициях, как если бы они были одним телом, их тепло просачивалось в кожу друг друга. Просто божественно. Он чувствовался убежищем.
Боже, она не могла остановить себя, чтобы не звучать поэтично.
После этого опыта она могла бы написать целый альбом. Нет, на этот раз, не разбивающий сердце текст, а сексуальные слова и доводящие до озноба мелодии, которые могут быть использованы парами в качестве фоновой музыки во время занятий любовью. Это было бы для нее чем–то новым.
– Мой публицист позвонил мне. Мы у всех на языках. – сказал Джан.
– Да. Нуша мне тоже звонила.
Молчание.
– Мне очень жаль, Cara. – тихо сказал он.
– За что?
– За то, что ворвался на пресс–конференцию.
– Ты прикалываешься надо мной? Если бы ты этого не сделал, то у меня не было бы прямо сейчас самого удивительного времени в моей жизни. Никаких сожалений.
– На самом деле?
– На самом деле. После того, как я выставила на аукционе свою «вишенку», то стала самой горячей новостью. Естественно, что они до последнего следуют за исходом моего безумия. Я этого ожидала.
– Безумие.
– Да. Двойное безумие. Типа, кто бы сделал ставку в 50 миллионов долларов
– Перезрелая. – Он усмехнулся.
– Перезрелая, просроченная, переоцененная.
– Определенно не переоцененная.
– Так и было. Когда я впервые надела кольцо чистоты, я была провозглашена моделью для подражания молодежи. Когда мне минуло восемнадцать лет, а я не потеряла свою девственность, они хвалили мое чувство морали, и я даже представляла сенатора–республиканца в его кампании, и он выиграл. Но когда у меня появился мой первый парень в возрасте восемнадцати лет…
– В восемнадцать? Что ты делала в старшей школе?
– Я была очень поздним цветком, и я училась на дому. Виноваты мои чрезмерно опекающие родители и моя требовательная карьера. Трудно было иметь отношения, когда тебя повсюду преследовали папарацци. Я была в ужасе от того, что в конечном итоге, окажусь на слуху из–за компрометирующей ситуации, и буду выглядеть в ней некрасиво, и это навсегда будет в архивах в сети.
Он рассмеялся.
– Я сомневаюсь, что у тебя бы там были какие–нибудь уродливые фотографии. В тебе нет ничего некрасивого.
– Ты такой большой лжец, ты знаешь об этом?
– Я говорю правду.
– У меня уродливые пальцы. Они немного перепончатые.
– Они не такие.
Она подняла ногу.
– Посмотри. Второй и средний пальцы.
– Где?
Она пошевелила пальцами ног.
– Видишь это? Они слиплись почти на полпути.
Он хмыкнул, подтянул ее стопу к своему лицу и всосал большой палец ее ноги.
Она вскрикнула, хихикая.
– Это так вульгарно!
Он отпустил ее стопу.
– Ты прекрасна с головы до ног.
О боже, пожалуйста, заставить его заткнуться на этих комплиментах. Никогда раньше ни один из ее бывших не хвалил пальцы ее ног. Они всегда пытались схватить ее за задницу и за грудь.
– Продолжай. – подгонял он.
– О, как я уже говорила, когда мне исполнилось восемнадцать лет, они начали обратный отсчет.
– Что за обратный отсчет?
– Тех, кто «сорвет мою вишенку». Ожидалось, что каждый парень, с которым я ходила на свидания, должен был быть тем, кто ... Ты знаешь.
– Но никто из них этого не сделал.
– Это было тогда, когда люди начали высмеивать мою «вишенку».
– Почему?
– Мой второй бывший дал интервью в желтую прессу. Это интервью было о любовной связи со мной.
Его руки сжались вокруг нее.
– Что он сказал?
Почему ей так легко с ним говорить? Валенна никогда много не говорила о своей сердечной боли, разве что с Нушей. Но сейчас казалось, что слова просто вертелись на кончике ее языка, чтобы с него соскользнуть.