Она сошла с ума
Шрифт:
– Смерть от оргазма. – сонно сказала она.
Он усмехнулся.
– Спасибо.
– Ты пока не ответил на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Каким видят тебя люди в твоем мире?
– Ах.
Он стал тихим.
– У меня нет энергии, чтобы прямо сейчас тебя загуглить.
Он пропал, все еще находясь позади нее. Ему потребовалось несколько минут, чтобы снова заговорить.
– В моем мире, я бескомпромиссный, требовательный, высокомерный, самостоятельный. Пресса ненавидит меня. Даже папарацци держатся подальше от меня. У меня не много друзей. Я человек, с которым трудно иметь
Она переплела их пальцы. Что, черт возьми, он говорит?
– Каким–то образом, мне трудно в это поверить. – сказала она, ее голос был невнятным. Сон был небесным коконом, медленно оборачивающимся вокруг нее.
– Почему?
– Потому что, насколько я понимаю ... за очень короткое время, что я была с тобой ... со мной ты был лишь замечательным. Эпическим ... просто ... эпическим.
Джан почувствовал, что ее дыхание стало ровным. Она заснула.
То, что она сказала последним, заставило его грудь расшириться от неуловимой радости, а затем сжаться с неуловимой грустью.
Такое доверие и наивность – это было для него новым. Он слишком долго был измученным, забыл, каково это, быть оцененным женщиной без каких–либо предубеждений. Он был окружен людьми, которые знали о нем слишком много: чем он владел, что он мог бы для них сделать, что они получили бы от него.
Его жизнь была не очень привлекательной. Она не была чем–то, о чем он был бы горд рассказать, особенно такой женщине, добившейся всего своими силами, как Валенна Джонс.
В настоящее время он, безусловно, был самым богатым Медичи во всей Европе, но это в большей степени было его проклятием, нежели благословением.
Славные дни семьи Медичи закончилось в 1700–х годах, когда последний мужчина–лидер клана, Джан Гастон, умер, не оставив наследника. Некоторое время наследие Медичи было продолжено сестрой Джана, Анной Марией Луизой, но она, в конце концов, сдала все Священной Римской Империи. С ее смертью фамилия Медичи закончила свое существование.
Род Медичи жил посредством смешанных браков женщин Медичи в различных частях Европы, но династии больше не было.
Почти столетие спустя семья, которая выдавала себя за прямых потомков великого Козимо де Медичи I, самого могущественного лидера клана, который управлял династией в 1600–х годах, стала очень влиятельной.
Таким образом, появилось новое поколение Медичи.
Они добились успехов в политике и коммерции. Тем не менее, их богатство не было достаточным, чтобы поднять фамилию к старому величию своей династии. Им нужно большее богатство, чтобы заполнить казну Медичию
Джованни Золдлатти унаследовал процветающую автомобильную компанию от своего собственного отца. Он превратил ее в колоссальное предприятие. В конце 1970–х годов, «Империя Золдатти» уже была крупнейшим авто–производителем в Европе. Но семье Золдатти не хватало респектабельности. Так что, Джованни повлиял на свего единственного сына, Альфонсо, чтобы тот вступил в брак с аристократкой. Он выбрал для Альфонсо невесту из семьи Медичи.
Брак был катастрофой с самого начала. Он был бурным, наполненным манипулированием, ненавистью, ложью и изменами, было удивительно, что этот союз вообще произвел ребенка.
Его. Джанфранко де Медичи Золдатти.
Его отец умер восемнадцать лет назад. Это была трагедия, которую он не хотел вспоминать. Даже сегодня, он все еще чувствовал боль в своем животе просто от мысли о смерти Альфонсо. Через три года после смерти Альфонсо, за своим сыном в могилу последовал Джованни.
Как единственный выживший законный наследник Золдатти, в те времена Джанфранко стал самым богатым молодым человеком в Европе, и все гонялись за его кусочком. Каждая особь женского пола, которую он встречал, хотела от него детей. Но он не хотел. Он не предаст своих демонов невинному ребенку. Все закончится вместе с ним.
Он был приверженцем защиты, поскольку кого–то обрюхатил в подростковом возрасте. Беременность была прекращена. Он усвоил урок.
Никаких детей. Никаких наследников. Когда он умрет, все, чем он владел, перейдет в избранные им благотворительные организации. Его воля была засвидетельствована, когда ему исполнился двадцать один год.
Действительно, не в его характере было хотеть кончить внутрь тела женщины, не будучи защищенным.
Но он просто это сделал.
Много раз.
Внутри Валенны.
Cazzo. Что, в аду Данте, с ним происходило?
Он не мог вспомнить, чтобы так много времени проводил с женщиной в душе. Он трахался в душе, но он никогда не замечал за собой, чтобы намыливал шампунем волосы женщины, нежно массировал кожу ее головы, чтобы пробегался мыльными руками по всему ее телу, смакуя каждую ее часть, как будто ее тело было самым прекрасным шасси, из всех когда–либо созданных.
Это было правдой, он загуглил ее сегодня во второй половине дня, когда ждал начала своего интервью для ESPN [Прим. пер. – ESPN – американский кабельный спортивный телевизионный канал]. Из–за них средства массовой информации сошли с ума. О них трепался весь мир.
Он не сожалел о том, что ворвался на ее пресс–конференцию и поставил ее в затруднительное положение. В Европе он был ребенком скандала, и пресса ему всегда была до лампочки. Он жил по своим собственным правилам. Все эти годы представители прессы ненавидели его за нетерпимость к ним. Его поклонники в мире гонок ожидали от него не меньшего, чем задиристого отношения, и они были такими же непримиримыми, как и он, в своем восхищении его крайне сложной публичной личностью. При личном общении он был хуже. В его святая святых не был допущен никто и ничто.
Валенна была такой знаменитость, которая очень от него отличалась. В то время как он был предметом благоговения и почтения, что было, в основном, за счет его способностей на гоночной трассе, а не из–за его характера. Валенна, с другой стороны, была обожаема своими поклонниками во всем мире, но не только за ее таланты. Она была ослепительной. Ее личность была веселой. Положительной. Вдохновляющей.
В отличие от него, родившегося с бизнес–империей, которая могла бы накормить небольшую страну, Валенна начинала с нуля. Ее родители были простыми людьми из Алабамы. Ее отец был кантри–певцом, который обучал ее музыке, с того момента, как она могла произнести лишь слово.