Она

Ёсимото Банана

— Почему ты так говоришь? Не поздно, еще ничего не поздно! И поэтому ты сейчас здесь, — возразил Сёити.

Я молча взяла Сёити под руку и, словно опираясь на него, зашагала вперед. После сказанных им слов я ощутила такую сла­бость, что, казалось, даже стоять без посто­ронней помощи была не в силах. Путь до станции оказался очень длинным, и мною овладели рассеянность и какая-то пассив­ность, словно мы бесцельно бродим в пло­хом сне. Возникло такое ощущение, словно мы где-то глубоко на дне и, сколько бы ни барахтались, не можем всплыть на поверх­ность. Наверное, это следствие того, что я посмотрела в глаза

прошлому, подумала я. Я знала, что это непременно пройдет, по­этому страдать особо не стоит. Но рука Сё­ити была такой теплой, какой бывает рука возлюбленного или родственника, и это де­лало меня еще слабее.

— Однако, слава богу, это заведение ока­залось гораздо более основательным и чело­вечным, чем я думала. Тогда мне казалось, что это какая-то совершенно жестокая ле­чебница, где директор — отвратительный и низкий человек, а злобные медсестры дер­жат в изоляции противных людишек с бо­лезнями богачей.

— Ну, ты загнула, — расхохотался Сёити.

— От мамы я слышала только жуткие ис­тории, и с директором у нее был постоянный роман. И денег она довольно много отдала его клинике. Папа наблюдал за их отноше­ниями и делал вид, что его это не беспокоит. Вся эта ситуация не могла вызвать во мне ничего, кроме неприязни. Так что мое пред­ставление об этом месте казалось мне впол­не обоснованным, — объяснила я.

— Однако эта клиника отнюдь не про­извела на меня ужасное впечатление.

— Вот-вот. Поэтому-то я и удивилась, что вопреки моим ожиданиям она оказа­лась обычной, нормальной клиникой. Воз­можно, я просто немного повзрослела.

— К тому же и директора, похоже, уже не было там.

— Если бы там был этот тип, я бы его придушила, — засмеялась я. — Я его фи­зиологически не переносила, даже будучи в детском и невинном возрасте. Я всегда была папиным ребенком.

— Сейчас он, возможно, просто старик, в котором нет ничего особенного и уди­вительного. Дело в том, что влиятельные люди кажутся нам порой исполинами, — предположил Сёити.

— Может быть. А и бог с ним. Совершен­но точно, с мамой у них были серьезные от­ношения, а что касается папы, то он был слаб духом и, как говорила мама, всегда приносил себя в жертву. И в конечном сче­те все оказались мамиными рабами. Если судить по тому, что нам рассказали в кли­нике, грубые и резкие черты характера были присущи тете, но когда они обе вы­шли оттуда, в настоящем мире мама и тетя поменялись местами. Однако в реальности многими вещами шутить нельзя. Для муд­рой тети это, видимо, было очевидно. Она понимала, что разного рода колдовством можно было развлекаться только в малень­ком мирке клиники. Ну да ладно. Все это дела минувшие...

Вот так беседуя, мы шагали вперед, и чем ближе подходили к станции, тем боль­ше народу нам встречалось. Когда я пере­живаю подобные моменты, у меня возника­ет иллюзия, что так в моей жизни было все­гда и будет впредь. Я понимаю, что это иллюзия, и ощущаю счастье.

— Я никогда не стремился идеализиро­вать мать. Я догадывался, что есть в ней что-то непостижимое. И на твою матушку она, наверное, оказала очень серьезное воз­действие, — сказал Сёити.

— Тем не менее мне кажется, что имен­но оттого, что она пережила подобный пе­риод в своей жизни, она, к счастью, никого не убила. Если ты растешь в странном доме и видишь, как умерли люди, это неиз­бежно на ком-нибудь каким-либо образом скажется, — предположила я.

— Ты часто говоришь неопределенно. На ком-нибудь каким-либо образом... Хотя и в твоей жизни случилось такое. Кроме то­го, разве ты точно так же не расплачива­ешься сейчас за весь этот кошмар? — спро­сил Сёити.

— Но ведь я такая дура. Я на самом деле считаю, что с тем, что случилось, уже ни­чего не поделаешь. Если что-то где-то от­клонилось от нормы, это непременно обна­ружится. К тому же я не хочу признавать, что в конце своей жизни мама окончатель­но поссорилась с головой. Если бы этого не случилось, она бы никого не убила, — убеж­дала его я.

— Ты не дура! И именно поэтому в твоем добром сердце постоянно тяжелым бреме­нем лежит клубок разных проблем и пере­живаний, разве не так? Я знаю это. Я слиш­ком хорошо тебя понимаю, — сказал Сёи­ти. — Я наконец-то осознал, в чем и как раскаивалась моя матушка и как она за те­бя переживала. За то время, что я провел рядом с тобой...

— Ну да ладно, уже ведь действительно ничего не исправить. Кстати, а где мы оста­новимся сегодня на ночь? — поинтересова­лась я.

— В районе Сибуя, — ответил Сёити.

— А отель большой? Лобби-бар имеет­ся? — не унималась я.

— Есть, — заверил Сёити.

— Здорово, да? Попьем чайку! Я обожаю отельные зоны отдыха. Потому что в любой стране, вот так просто сидя там, я могу на­блюдать за разными людьми, — воодуше­вилась я.

— Я рад, что ты наконец улыбнулась.

— Знаешь, всегда бывают такие момен­ты, когда хочется залечь на дно и поханд­рить, но сейчас было бы просто грешно тратить время на подобные вещи. Ведь каждый день я то и дело плачу, делаю для себя множество разных открытий, и все это так ново для меня. Я защищена твоими способностями действовать и принимать решения, и поэтому могу не думать ни о чем лишнем, — призналась я.

— У меня талант делать так, чтобы ты не грустила, — сказал Сёити.

— Гений фокусник, — рассмеялась я.

— Нет, добрая фея, — с серьезным ви­дом поправил Сёити.

Я была счастлива.

Вечером после ужина мы разошлись по своим номерам. Я расслабилась и отдыха­ла, когда вдруг позвонил Сёити и сообщил, что на его электронный адрес, указанный в оставленной им в клинике визитной кар­точке, для меня пришло письмо от того са­мого директора клиники, который в насто­ящее время ведет консультации.

Я пришла в номер к Сёити. Читая письмо, я подумала о том, что директор, возможно, мог быть где-нибудь неподалеку и попросту побоялся встречаться со мной, поэтому подослал вместо себя Кодзима-сан.

В моем представлении ты все еще ма­ленькая девочка.

Когда я думаю о тебе, я чувствую соб­ственное бессилие. Всю свою жизнь в глу­бине души я не находил себе покоя. Узнав о том, что ты навестила нашу клинику, я был глубоко растроган.

Я понимаю, что не должен говорить об этом, но к твоей маме у меня были самые искренние чувства. И я сильно пострадал из-за этого. После того, что произошло, моя жизнь тоже очень изменилась. Об этом мне тем более не следовало бы упоминать, но я до сих пор время от времени ужасно хо­чу встретиться с твоей мамой.