Они были не одни
Шрифт:
Петри шел по базару и замечал, что у всех торговцев в руках газета, чем-то они зачитываются, а некоторые от удовольствия даже потирают руки.
«Черт побери, что это такое в газете?» — подумал Петри. Хотя у него и было туго с деньгами, он охотно заплатил бы за газету пол-лека, но, как на грех, ему не попадался ни один продавец.
Когда Петри подошел к водопроводной колонке, он увидел двух крестьян, которые с трудом по складам читали газету. Петри невмоготу было терпеть, и он подошел к ним:
— Скажите, добрые люди, что такое в сегодняшней
Крестьяне с удивлением посмотрели на него, а один даже засмеялся:
— Новостей в газете не перечесть… Тебе хочется все знать? Так вот, слушай!
И прочел напечатанное в газете крупными буквами правительственное сообщение:
— «Албанский парламент по предложению правительства в целях укрепления национальной экономики утвердил закон о снижении размеров налогов с облагаемого дохода, начиная от тысячи пятисот наполеонов и выше».
Услышав это, Петри простодушно спросил:
— Почему богачам снижают налоги, а с нас последнюю рубаху снимают?.. Как же это так?
Крестьяне переглянулись.
— На наше дело рассуждать, — испуганно сказал один из них.
А Петри, не говоря больше ни слова, дернул за уздечку осла и пошел своей дорогой.
В толпе его толкали, даже ругали, но он, не обращая ни на что внимания, думал только о том, что сейчас услышал: «Ведь есть же, черт возьми, богачи, которых сборщики налогов оставляют в покос! Долг их растет и может дойти до ста, двухсот, даже тысячи наполеонов! А их и не потревожат. И кончается это тем, что вместо того, чтобы таких людей за недоимки сажать в тюрьму, как поступили с Гьикой, или описать их имущество, как это сделали с другими крестьянами, господин Рамо, парламент и правительство пожалели их и списали долги. А ведь только подумать!.. Если бы он, Бойко и дядя Коровеш не вмешались, осел Гьики остался бы у сборщика налогов, и всего за девятнадцать с половиной франков!»
Оставив осла на постоялом дворе, Петри отправился на базар, но не нашел там ни Стири, ни Зенела. Увидев мальчишку-газетчика, он купил за пол-лека газету и в поисках грамотея вошел в магазин будто за тем, чтобы купить керосиновую лампу. Повертел лампу в руках, встряхнул, внимательно осмотрел ее, желая обнаружить хоть какой-нибудь изъян, но потом все же поставил ее на место. Хозяин лавки проворчал ему вслед:
— Ишь, черт, точно и вправду собирался купить!
Петри еще походил около сапожников и портных, но не нашел никого из знакомых. Прошел в рыбный ряд, опять вернулся к сапожникам.
К счастью, на этот раз он увидел Стири.
— Стири, здорово!
— А, Петри! — приветствовал его Стири, радостно пожимая руку.
— Как поживает Гьика? — Это был первый вопрос, с которым обратился к нему Стири.
Петри побледнел и опустил голову. Что ответить? Если не со Стири, то с кем же ему быть откровенным? Будь здесь Али… но увы!.. Где теперь Али и что с ним? И Петри рассказал обо всем, что случилось с Гьикой. Потом протянул ему газету. Стири усадил его рядом с собой и заговорил. Слова его действовали
— Эх, Петри, парламент и правительство издали этот закон для беев и ага, для торговцев, для богачей, для самих министров, но не для нас — подмастерьев, не для вас — крестьян. Вот видишь, Гьику за слово правды избили, и в тюрьму посадили, и вдобавок, в счет каких-то девятнадцати с половиной франков, отобрали осла. И все это только за правду. И мы, подобно Гьике, должны смело говорить правду и бороться за нее, жертвуя ради этого всем, даже жизнью. Так учил и наш Али. Нам нечего ждать от правительства милостей! Пора восстать и свергнуть этот режим! Вот единственный путь к спасению!
Когда они прощались, Стири повторил:
— Нужно быть смелыми, как Гьика, нужно открыто говорить правду!
Разговор со Стири несколько подбодрил Петри. А Гьика теперь представлялся ему еще более отважным, настоящим героем.
— Гьика говорит правду и готов пострадать за нее. Вот пример для всех нас! — сказал ему учитель Мало, которого он встретил у постоялого двора.
Учитель зашел сюда, рассчитывая найти Гьику, но вместо него увидел Петри. Учитель тоже нашел для него слова утешения, и оба они вспомнили Али и его заветы.
Петри понимал, что ему далеко до Гьики; он не обладает ни мужеством, ни решительностью этого человека. Но страдания крестьян были настолько велики, что он считал своим долгом сделать все от него зависящее для их облегчения. Он вспоминал слова Гьики: «У меня сердце разрывается, когда слышу по всему селу плач голодающих детей: «Хлеба! Хлеба!» Пусть я даже замерзну по дороге, пусть меня заметет снегом — все равно повезу в Корчу дрова, продам их и достану хлеба». Вот как любил Гьика своих односельчан! Да, далеко до него Петри!
Поговорив со Стири и с Мало, он понял, почему принят новый закон. Правительству нет никакого дела до того, что где-то в деревне умирают с голоду крестьяне, что у них отбирают последнего вола, осла, отнимают все.
В этот день номера «Голоса Корчи» и «Вестника Корчи» продавались, как горячие булочки. Правительство, желая пойти навстречу преданным ему людям, решило списать недоимки по налогам с облагаемого дохода от тысячи пятисот наполеонов и выше. Образовавшуюся недостачу в бюджете министерство предполагало восполнить иностранным займом, который ему великодушно обещало предоставить фашистское правительство Муссолини!
Ведь такие значительные суммы задолженности могли быть только у богатейших беев, владельцев огромных имений, крупных негоциантов, хозяев больших торговых предприятий. Эта льгота не могла коснуться ни одного рабочего, ни одного крестьянина — им правительство не простит ни одного лека.
Эта новость возмутила и крестьянина из Дритаса, у которого за недоимки отобрали козу, и рабочего в Корче, который с трудом перебивался с хлеба на воду. Зато пришли в умиление торговцы, ростовщики, крупные домовладельцы, освобожденные от необходимости вносить недоимки.