Они штурмовали Зимний
Шрифт:
Трамваи не ходили. В темных улицах слышалась беспорядочная стрельба, колыхались багровые отсветы пожарищ.
На всякий случай Вася зарядил один из пистолетов и, держа его в руке, пошел к Никольскому рынку.
У Английского проспекта навстречу выскочили два конника.
— Стой! Куда идешь? — крикнул первый.
Это были городовые. Вася разглядел их круглые шапки и башлыки. Он хотел шмыгнуть в узкий переулок, но конники поскакали ему наперерез. Тогда Кокорев вскинул руку и нажал на спусковой крючок браунинга…
Один
Напуганные городовые повернули коней и во весь опор поскакали в сторону.
«Вот это оружие! — подумал потрясенный Василий. — Ну, теперь не подходи к нашим ребятам!»
****
Впервые за все годы борьбы большевики сходились на партийное собрание, не таясь, не пробираясь глухими переулками, не пряча лиц в поднятые воротники и под низко надвинутые на глаза кепки. Они шли открыто и смело переступали порог, не рискуя наткнуться на засаду.
Путиловские большевики собирались в самом людном месте — в проходной конторе завода. У входа за столиком сидели два старых подпольщика; одних они пропускали молча, а других останавливали и спрашивали:
— Большевик?
— Большевик, — отвечал входивший, называл свою фамилию и партийную кличку.
Путиловцы усаживались на стулья, стоявшие у голых конторских столов, расстегивали куртки, полушубки, утирали лбы, вытаскивали кисеты и закуривали. От некоторых попахивало порохом и дымом; совсем еще недавно они сражались на улицах. Их обветренные лица потемнели, обросли бородами, — в дни боев некогда было бриться, — а глаза горячо светились, в них не успело остыть возбуждение рукопашных схваток и бурных митингов на площадях.
Недавних бойцов встречали веселыми возгласами:
— Жив, Семеныч? А я думал, что тебя тот толстый городовой насмерть пристукнул.
— Кишка тонка! — отшучивался пострадавший. — Но ты вовремя его по затылку огрел. Если по честному признаться, так до сих пор шею не могу повернуть. Вот ведь боров!
, — Сергей, куда ж красота твоя подевалась? Половина уса обгорела, жена любить не будет.
— Да ну их, этих гаванских! Мы надумали дымом полицейских выкурить. А какой-то чудак бензину плеснул… Сам подпалился и меня зацепило. Без усов теперь придется ходить.
Путиловцы балагурили и при этом курили так, что махорочный дым волнами колыхался под потолком.
Стрелка конторских часов показывала уже седьмой час, а большевиков собралось немного.
— Что-то маловато наших.
— Да-а, не очень много осталось, — заметил старый литейщик. — Потеряли многих, в одном тринадцатом году человек пятьдесят в тюрьму попало. Потом — кого на фронт, кого в ссылку…
— А другого на кладбище, — перебил его глуховатый котельщик. — Помните Георгия Шкапина? Ну, того, что стихи писал? Так он в военном госпитале в позапрошлом году скончался.
— Где теперь Митя Апельсинчик? Тоже приметный парень был — румяный, веселый. Ему жандарм из револьвера в ногу угодил. И нам с тобой, Антон, чуть тогда не попало. Не забыл собрания за прудом на Резерве?
— Как же! Еще старика Костюкова взяли, а мы с тобой по Корабельной во все лопатки удирали.
И пошли воспоминания. Где только не встречались путиловцы! Боясь собираться в домах, чтобы не попасть в засаду, они сходились под открытым небом у деревни Волынка, на Лаутровой даче, на водопаде речки Лиговки, в Паташевском и Шереметьевском лесах. Ни слежка, ни аресты, ни ссылка не могли остановить их.
В контору вошел Савелий Матвеевич. Он привел Васю Кокорева и Дему Рыкунова.
— Большевиками желают быть, — сказал он. — Разрешите им присутствовать на собрании? Ручаюсь за обоих.
— Хорошее пополнение! — разглядывая парней, отметил один из стариков. — Спасибо, Савелий Матвеевич. Только вот... не молоды ли?
— Да вроде созрели. На деле проверены. Ум, как говорится, бороды не ждет.
Глава одиннадцатая. В МОРСКОЙ КРЕПОСТИ
Виталий Аверкин со своей группой действовал осторожно и хитро, как советовал брат. Тайные агенты не вышибали дверей и не взламывали решеток на окнах, они только выкриками подогревали озлобленную толпу, доставали ломы, топоры, горючее.
Врываясь в помещения вместе с толпой, сообщники Аверкина находили заранее приготовленные бутылки с бензином, разбивали их о стеллажи, о стены, да так, чтобы горючее попало на папки с делами. Пламя в несколько минут охватывало все этажи. Люди едва успевали выскакивать на улицу.
К зданию судебных установлений с грохотом и звоном примчались пожарники в медных касках, но толпа не дала им загасить пожар.
На другой день утром Виталий получил от брата пухлый конверт с деньгами. Всеволод был доволен.
— Чисто сделано, — похвалил он. — Многие газеты сваливают вину на обезумевшую толпу. Наш шеф поручает то же самое проделать в Кронштадте. Если местные агенты растеряются и замешкаются, ваше дело — любыми путями, вплоть до взрыва, уничтожить архивы охранного отделения. Выезжать надо немедля. На сборы полчаса.
Собрать агентов было нетрудно, они все сидели в соседнем трактире и ждали обещанных денег. Виталий выдал им по сто рублей, а все остальное оставил себе.
В фырчавшем казенном автомобиле они доехали по приморской дороге до Лисьего Носа, а оттуда по льду, мимо фортов, переправились в Кронштадт.
В крепости внешне все было спокойно: матросы и солдаты строем возвращались с занятий в казармы, на перекрестках стояли усатые городовые и никто их не трогал. Но в отделении охранки все были настороже: от агентов то и дело поступали тревожные донесения.