Они штурмовали Зимний
Шрифт:
— Что там еще!? — недовольно произнес бас. Вася, увидев, что с крыльца спрыгнули два человека, тоже вытащил пистолет и предупредил:
— Не приближаться!
Подошедшие остановились рядом с детиной.
— Сейчас как грохну гранатой, пыль от них останется, — с наигранной бойкостью сказал молчавший до этого грабитель в длинной кавалерийской шинели.
— А ну, посвети: что тут за субчики? — басом приказал второй, одетый в кожанку.
Мутный луч фонарика вновь заскользил по пу-тиловским парням. Убедившись, что в руках у них не пугачи, а увесистые браунинги,
— Никак на своих напоролись?! Просим пардону. Но вот этот и те переулочки — наши. Заявочка по всей форме; и Ваньке Быку и всей шатии известно, что мы тут буржуя перетряхиваем.
— Какого буржуя? Где вы тут буржуев нашли? — спросил Вася.
— В общем находим и реквизируем по закону: грабим только награбленное. А вас просим другую улицу поискать, иначе не. ручаюсь... помощнички у меня шибко нервные.
— А ну, убирайтесь отсюда, да поживей!
— Кто вы такие, чтоб приказывать?!
— Рабочий патруль.
— Новые городовые, что ли?
— Кто бы мы ни были, а грабить не позволим.
— Чего?. А ну, дай, я их шугну гранатой. — Грабитель в длинной шинели отвел руку, словно собираясь что-то бросить, и выкрикнул: — Тикай, пока не кинул!
В то же мгновение позади послышался строгий голос:
— Не шевелиться! Стреляем без предупреждения.
Это был Дема со своими ребятами. Из темноты показались и другие. Поняв, что бежать некуда, грабитель изменил тон:
— Не бойтесь, я шутю!
— Зато мы не шутим, — сказал Дема и, подойдя вплотную, потребовал: — Покажи, что у тебя?
В руке у грабителя оказалась пустая бутылка из-под денатурата. Отдавая ее Рыкунову, он сказал:
— Не сумлевайся, молоко от бешеной коровы было.
— Выкладывайте все, что награбили.
— Да мы завсегда делились... не жадные. Только бы Ванька Бык не обиделся. Ему с нас доля полагается. Если кому жить охота, лучше не впутывайся.
— Не пугай, не страшно. И вашего Ваньку Быка в оборот возьмем. Обыщите их, — сказал Дема своим парням.
Грабители словно по уговору отступили назад и прижались к забору.
— Не подходи! Кровь пустим, — пригрозил басистый. В руке у него появился револьвер. — Сами все выкинем, но вы помните… встретимся еще на узкой дорожке.
И он начал выбрасывать из карманов на снег отнятое у прохожих. Другие тоже вывернули карманы,
— Ну, а теперь забирай коней — и марш отсюда! — приказал Дема. — И предупредите всех ваших: если еще кого на воровстве поймаем, — худо будет!
Грабители торопливо отвязали коней и, вскочив на них, пригрозили:
— Это вам не забудется!
И ускакали по Петергофскому шоссе.
Глава тринадцатая. ПИСЬМА
В воскресенье Катя Алешина весь день просидела дома с раскрытой книжкой и вслушивалась, не раздастся ли стук в окно.
«Забыли, наверное? — думалось ей. — А может, стесняются, стоят где-нибудь на улице и ждут».
Накинув на голову платок и надев пальто, она вышла за ворота. Улица была пустынной.
«Их, наверное, через мост не пустили, — решила Катя. — Неужели не догадались по льду пройти? Впрочем, почему они должны рваться сюда, рискуя жизнью? Только потому, что я их жду? Наташа права, — сегодня парням не до свиданий. Да и кому захочется такую даль идти пешком! Трамваи, кажется, совсем не ходят...»
И все же она ждала, надеясь, что Вася Кокорев пробьется к ней через все преграды.
«Они, наверное, сражаются с полицией, — принялась она убеждать себя. — Но когда же мы теперь встретимся? Он может прийти и не застать меня дома. Надо назначить новый день. Но как? Очень просто — написать письмо, не признаваясь, конечно, ни в чем. Но, куда послать? Я же не знаю адреса!. Прямо на завод, — решила Катя. — Они говорили, что работают в кузнице».
Она вернулась домой и написала несколько строк:
«Вася и Дема! Нас снедает любопытство: как вам удалось улизнуть от долговязого? Если пожелаете рассказать, то в четверг и в воскресенье после семи вечера я буду дома.
Желаю Вам успехов, жму руки.
Катя».
Она в тот же вечер отправила письмо. А позже спохватилась: «Зачем же я это сделала? Не покажусь ли навязчивой? Ой, как нехорошо получилось. Ну и пусть! — рассердилась девушка. — Если он про меня дурное подумает, — не нужен мне такой, обойдусь и без него».
Все же в четверг она пришла домой раньше обычного и до десяти часов ждала. Парни не пришли. Катя огорчилась: «Больше ни слова не напишу. Я и так поставила себя в унизительное положение».
От обиды девушке хотелось плакать, но она, стиснув зубы, приказала себе: «Не сметь, не распускаться!»
Чтобы больше не думать о Кокореве, Катя достала из комода письмо отца, которое не раз перечитывала, когда бывало трудно.
«Отсюда, милая, не убежишь, — писал отец. — В одну сторону — тайга на сотни верст, в другую — куда ни кинешь глазом — бесконечная, безлюдная тундра. Скоро выпадет снег и начнется долгая ночь. Но мы сейчас рады холодам. Они избавили нас от комаров и гнуса, которых в здешних местах—тучи. От проклятой мошкары нет спасения ни под сеткой, ни в домах, ни около дымокуренных горшков, в которых сжигают лежалые листья и навоз. Мошкара злей волков!
А морозы здесь крепкие — доходят до шестидесяти градусов. Попробуй согрейся, когда у тебя не толстостенный дом, а холодная пристройка, и вместо большой печи — склепанная из старой жести печурка. Сколько в нее не накладывай дров — тепла не будет, все выдует.
Многих ссыльных страшит зима. Население вокруг бедное — у местных жителей ничего не заработаешь и не купишь. Устраивайся, как сумеешь, почти все добывай сам. Я уже наловчился изготовлять охотничьи и рыболовные снасти. В прошлую зиму в прорубях наловил столько рыбы, что нам на троих ее хватило до весны.