Опаленная юность
Шрифт:
Партбилет. Маленькая красная книжечка. Здесь фотокарточка поменьше, без фуражки, да и лицо серьезнее, решительнее. Синие штемпельные отметки об уплате членских взносов. Борис отчетливо помнил — штемпелек хранился у парторга в маленьком мешочке с резинкой. Ребята-малыши в таких мешочках чернильницы носят.
Последнюю подпись парторг поставил в мае. Потом фамилии парторгов менялись одна за другой.
Долго держал он в руках партбилет, задумчиво покачивая головой.
«Какой большой номер! Много цифр. Это хорошо. Нас много».
Борис
К черту слюнтяйство! Нужно действовать! Нужно драться. Нужно выполнять приказ.
Глава двадцатая
Приговор
Оборону строили ночью. Фашисты перегруппировались, отдыхали, непрерывно освещали местность ракетами. Белесые огоньки плавали над полем, вырывая из тьмы груды обгоревших развалин — все, что осталось от уничтоженного села.
Но развалины не были мертвы. Здесь билась жизнь. Слышалась русская речь. Над ними плавал голубоватый дымок самокруток. Рота спешно возводила укрепления. На отшибе, возле заглохшего пруда, стоял господский дом. Он рухнул еще в первый день схватки. Бойцы взвода лейтенанта Бельского обнаружили громадные каменные подвалы и теперь торопились превратить их в неприступные бастионы.
Красноармейцы работали — ворочали балки, складывали кирпичные стены, оставляя узкие прорези бойниц.
Андрей Курганов работал вместе со всеми. Любая физическая работа радовала его, он улыбался, веселел. Временами ему казалось, что он на школьном воскреснике: рядом размеренно махал ломом Панов, тяжело переводил дыхание Черных.
— Круто приходится, художник? — спрашивал Панов. — Помочь?
— Обойдусь, — односложно отвечал Ника.
До сих пор он относился к Панову с плохо скрытой злобой, с презрением. Военные тяготы не заставили его пересмотреть свое отношение к Панову, и, хотя Ника продолжал считать Андрея лучшим другом, никакие просьбы Курганова, который к тому времени очень сдружился с Вовкой, не помогли сменить гнев на милость.
Ника сильно похудел, его длинные, прямые вихры выбивались из-под ушанки, и, хотя вся рота ходила стриженой, Черных ухитрился сохранить шевелюру.
— Работник искусства, — насмешливо говорил Борис Курганов. — Разве художник обязательно должен быть долгогривым?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант.
— Так в чем же дело? — Борис огляделся. — Брось к чертям субординацию.
— Никак нет, — мерцал хитрющими глазками Черных. — Боюсь — мозги застынут, а это отразится на моем творчестве.
Борис посмеялся, махнул рукой.
Некоторое время работали молча. Прилетело несколько мин — все повалились на землю. Когда поднялись, Андрей весело засмеялся:
— Ника! Вся физиономия в грязи.
В предрассветном тумане Черных выглядел каким-то фантастическим дьяволом.
— Это грим, — серьезно ответил Черных.
Рассвело.
У пулемета сидел на корточках Каневский и тряпкой счищал со ствола налипшую грязь. Рядом благодушно покуривал Тютин, сжимая в руке колоссальную козью ножку.
— Немца не провороните?
— Ни в жизнь, товарищ командир! У нас наблюдатель выставлен.
Только теперь Курганов увидел Панова.
«Почему он здесь? — мельком подумал Борис. — Не иначе, с Андрюшкой поссорился. И что за класс такой недружный. — Он хотел спросить Панова об этом, но постеснялся. — Подумает, что вмешиваюсь в их дела».
Курганов кивнул пулеметчикам и, сопровождаемый молчаливым лейтенантом, пошел дальше.
— Не нравится мне наша позиция, — вздохнул Борис.
Бельский помолчал, негромко ответил:
— Мне тоже.
Оба посмотрели друг на друга. Борис улыбнулся:
— А защищать мы ее будем до последнего.
— Как положено, — скромно отозвался Бельский.
С рассветом начался штурм. Мины и снаряды ложились неточно, особого ущерба не наносили. Вслед за огневым валом цепями повалила пехота. Гитлеровцы на ходу строчили из автоматов, красноармейцы отвечали нестройными залпами.
Андрей, Ника, Родин и Копалкин стреляли из винтовок. Бобров бросал гранаты. Андрей нажимал спусковой крючок, тщательно целился. Так же неторопливо выцеливал и Ника.
— Где Вовка? — вертел головой Андрей в короткие минуты затишья.
— Дезертировал, — насмешливо пояснил Черных. — Где ж ему еще быть?
Андрей вспыхнул.
— Ты эти шуточки, художник, оставь!
— А что?
— Панов не чета тебе, хлюпику. И не смей его задевать! Он мне друг, слышишь?
— Не слышу. Оглох от разрывов.
Возобновившийся бой прервал спор. Озлобленный Андрей демонстративно отполз в дальнюю ячейку. Здесь он увидел брата. Борис Курганов с двумя бойцами второго взвода, чертыхаясь, возились у станкового пулемета.
— Повредило миной, никак не наладим, — рассеянно сказал он Андрею. — Сидоренко! Живей поворачивайся!
— Товарищ командир, — к Курганову подполз захлюстанный по уши Кузя, — смотрите, нас обходят.
Серо-зеленые фигурки бежали к левому флангу через поле, охватывая его дугой.
— Эх, сволочь! — скрипнул зубами Борис. — Долго вы ковыряться будете? А ну, ко всем чертям, растяпы!
Отпихнув пулеметчиков, Борис схватил тяжелый «станкач», рванул его, вырвал из замерзшей грязи и резко повернул стволом на густую, быстро продвигающуюся цепь фашистов. Быстро устранив заминку, он прицелился и, навалившись телом на пулемет, дал длинную очередь. Андрей видел, как падали срезанные пулями враги, как метались они, ища укрытия от пуль.
— Ленту! Готовь ленту, боец! — заорал Борис.