Опасная фамилия

Чиж Антон

Китти только вошла на дачу сестры и сразу поняла, что случилось что-то дурное. Она обладала особым чутьем и угадывала заранее, что случится с ее семьей и родными. Долли заходилась от смеха, и это было ужасно. Китти бросилась к ней, сжала в объятиях, стала гладить, успокаивая. Сестру била мелкая дрожь, смех заклокотал слезами, она прижалась к груди Китти, больше не сдерживаясь. Китти посмотрела на Ванзарова, давая понять, как неприлично его присутствие.

– Стива! Стива! – захлебываясь, причитала Долли. Исчезли фленсбургские устрицы, исчез хоровод любовниц, званые ужины, их венчание, долгие вечера ожиданий, болезни детей, безденежье и фраки Стивы, исчезло все, что вертелось у нее перед глазами, оставив ее одну, совершенно одну с невозможной и невыносимой болью. – Стива… Мой милый Стива…

– Ничего… Ничего, все будет хорошо… – говорила Китти, сама себе не веря. Ей хотелось только одного: чтобы ушел этот человек, приносящий в их дом одни несчастья. Но он не уходил.

Китти отвела сестру в гостиную и вернулась к ненавистному гостю, крепко взяв себя в руки. Китти понимала, что на ней теперь еще и этот дом, слабость для нее – непозволительная роскошь.

– Что вам угодно?

– Когда вы видели Анну Аркадьевну Каренину в последний раз, вспомните, в каком платье она была.

Если бы молодой человек не выглядел столь суровым, Китти решила бы, что над ней издеваются. Как она может помнить, что было двадцать лет назад? Но внезапно перед глазами ее встала та самая минута, когда Анна вошла в их московский дом. Потом она часто вспоминала эту встречу.

– Я не могу описать вам платье, – ответила она. – Анна всегда любила очень яркие наряды. Только один раз я видела ее в черном. Это было на балу, когда она впервые танцевала с графом Вронским. А в тот день, кажется, на ней было платье в больших ярких цветах. Она держала мешочек красного бархата для всяких мелочей. Хотя не понимаю, какое это сейчас может иметь значение… Стива погиб?

Ванзаров не стал скрывать обстоятельств.

– И конечно, где-то рядом находился наш милый Серж Каренин. И конечно, он опять оказался ни при чем, – улыбка Китти вышла слишком злой.

– Я понимаю ваши чувства… – начал Ванзаров и осекся. – Хорошо, спрошу напрямик: зачем Каренину убивать вашего мужа и своего дядю Стиву? В чем его выгода?

Китти, того не желая, приняла позу властной хозяйки.

– Серж не ищет выгоды. Он до сих пор обожает свою развратную мать. Не прошло и дня, чтобы он не думал о ее смерти. Он ненавидит всех нас, и только ждал все эти годы удобного случая, чтобы отомстить за нее. Серж винил в смерти Анны каждого, кто был с ней рядом. Разве вам это не понятно? Вы просто не хотите замечать очевидного… Даже Митя это понял лучше вас, господин сыщик. Вы слепец. Прошу простить, мне надо оказать помощь сестре…

– Прошу вас удержать вашего сына от возможных глупостей, – сказал Ванзаров и пошел к калитке.

У большого куста, закрывавшего дачу, стояла Татьяна. Он остановился, не зная, что должен сделать.

– Я все слышала, – сказала она, маня его к себе. – Тебе ничего не надо говорить.

Не боясь, что ее могут увидеть, она прикоснулась к его щеке.

– Мой бедный, от тебя исходит напряжение, как от электрической банки… Мать и тетка замучили тебя. Не обращай внимания. Это скоро пройдет. Слезы кончатся, и для мамы наступит облегчение. Хочешь знать правду о моей семье?

Ванзаров постарался не отвечать.

– Ты умный, все видишь и понимаешь, – говорила Татьяна, прижавшись к нему. – Тетя Китти зря обидела тебя… Так вот знай, дорогой мой сыщик, что отец проигрывал все жалованье и все, что получал сверх того. По сути, он жил за счет Сержа. И это должно было кончиться. Папа знал слишком много. О многих. Но особенно обо всех делах Сержа. Он покрывал его связь с Ольгой Левиной. Тут замешаны очень большие деньги. И амбиции. Папа даже просил Гришу писать хвалебные статьи об Ольге. Кто-то решил, что всего этого достаточно. И знаешь, мне теперь легко. Хоть тебе это кажется странным. Стива был добрым для всех, он испортил только наше детство и жизнь единственной женщины, которая любила его по-настоящему – моей матери. Это хороший урок, не правда ли? Но теперь все кончилось. И я этому рада. Я приеду к тебе сегодня.

Она оттолкнула его и пошла в дом, смахивая что-то с глаз.

47

Граф Вронский встретил его как старинного друга. Распахнул объятия и даже обнял, похлопав по плечу.

– Как я рад вас видеть, друг мой! – провозгласил он.

Ванзаров не был готов к столь бурному приему. На этой даче все бурлило и кипело. Работники с кирками и лопатами безжалостно выковыривали из земли стриженые кусты. Многие уже валялись, беспомощно выставив корни. Между мужиками носился итальянец, причитая на своем птичьем языке, заламывая руки и призывая на головы этих варваров все молнии римских божков. Вронский взирал на трагедию садовника с хищной радостью.

– Вот, полюбуйтесь, – предложил он широким жестом обозреть сад, в котором добивали последние кусты. – Пришло время избавиться от старого и сажать молодые деревца. Они будут прекрасны… Предлагаю в их честь салют!

Из-за кресел появилось охотничье ружье. Вронский высоко поднял его и спустил оба курка. Грохнуло на весь сад. Итальянец пригнулся, словно в него метили молнии, которые он вызвал на нечестивцев, и тонко заверещал. Мужики с лопатами одобрительно заулыбались. Барин чудил, но потеха над садовником того стоила.

Между работниками пробежал низенький старичок в драном армяке, бороденка его кудрявилась. Он что-то бормотал и опять приговаривал: «Il faut le battre le fer, le broyer, le petrir…» Старичок исчез так быстро, словно его и не было. Ванзаров не успел заметить, куда он делся.

Рука Вронского до сих пор обладала изрядной силой. Тяжелая двустволка только чуть вздрогнула от залпа. Опустив стволы, он отщелкнул бойки и выбросил в траву стреляные гильзы. От них еще шел дымок. Ванзарова так и подмывало подобрать одну.

– Привычка охотника? – вместо этого спросил он.

– Люблю во всем аккуратность, – ответил Вронский. – С чем пожаловали в такой славный день?

– Степан Аркадьевич Облонский погиб…

– Стива? Какая жалость… – Вронский дал отмашку, чтобы валили последний куст, над которым причитал итальянец. – Он был славный, но пустой человек. Откровенно говоря, шут. Хотя я благодарен ему за поддержку, когда от Анны отказался весь свет. Но уж если по совести: он ведь никогда не приезжал к ней. Только болтал, и, кроме болтовни, ни на что не был способен. Друзья и родственники его поддерживали и устраивали на теплые местечки. Так бы уже давно просил милостыню. И ведь он забыл, что Анна спасла его брак с Долли, когда он, как мальчишка, попался на любовной связи с горничной. Может быть, кто-то о нем вспомнит добрым словом, но только не я. Not in my line…