Опасная граница: Повести
Шрифт:
— Ганс, что случилось? Ганс, скажи же ради бога...
Он ничего не отвечал. Казалось, он сошел с ума. Марихен попыталась было высвободить свою руку, но он не отпускал. Вид у него был ужасный — лицо исказила гримаса, из открытого рта во все стороны летела слюна. Марихен перестала сопротивляться и задавать вопросы, которые только задерживали их, и покорно бежала рядом с ним. Громкий треск за спиной заставил ее побежать еще быстрее. Улучив мгновение, девушка повернула голову назад — сзади никого не было. Тропинка петляла между деревьями, через густые заросли так, что преследователи не могли их видеть.
В ствол дерева перед ними ударилась пуля и рикошетом, жужжа, отлетела в сторону. Ганс снова остановился и выстрелил. Он стрелял вслепую, однако его выстрелы заставляли преследователей укрываться. Он хотел выстрелить еще раз, но оказалось, кончились патроны. Ганс выругался, снова схватил девушку за руку, и они устремились к границе.
— Ганс, что случилось? — громко с отчаянием в голосе спросила Марихен.
На этот раз он ответил. Его речь была невнятной, однако она все-таки поняла, что он нашел Кречмера возле березок, нес его почти до самой границы, но не донес. Ее отец умер. И Ганс вынужден был оставить его, потому что гестаповцы догоняли.
Марихен, плача, бежала рядом с Гансом. Останавливаться было нельзя: за их спинами слышались какие-то крики. Потом опять щелкнул выстрел. Они пригнулись, и пуля со свистом пролетела над их головами. Снова кто-то выстрелил. Девушка споткнулась и упала. Ганс поднял ее. Стройное девичье тело судорожно дернулось в его руках и вдруг обмякло. Контрабандист решил, что девушка потеряла сознание. Он потряс ее за плечи, вгляделся в лицо. Широко раскрытые глаза смотрели на него неподвижно, из уголка рта текла струйка крови.
— Марихен! — не помня себя от охватившего горя, крикнул Ганс.
Стройное тело шевельнулось, но на застывшем лице не дрогнул ни один мускул. Ганс поднял девушку на руки и заспешил к границе. Он знал, что преследователи гонятся за ним буквально по пятам, и им овладело такое сильное желание добежать, что он забыл об усталости. Возможно, преследователи не остановятся даже на границе, и тогда пусть лучше у него разорвется сердце и он умрет с безжизненным телом Марихен на руках. Он опять посмотрел на ее бледное лицо. Изо рта ударил фонтанчик крови. Жива! Она жива! Ганс побежал быстрее. Еще несколько метров, и он за пограничными камнями. Наконец он увидел долгожданные серо-зеленые камни, мимо которых ходил всю свою жизнь.
— Ганс, остановитесь! Ганс! Ганс! — звал его кто-то.
Озверевшие нацисты настигали его. Нет, ему нельзя останавливаться. Граница совсем близко. Девушка жива, ее надо срочно доставить в больницу. Она жива, она должна жить! Его Мария Луиза должна жить!
— Ганс, вы что, с ума сошли?
Контрабандист остановился, невидящим взглядом посмотрел на Карбана и в изнеможении опустился на колени. И все же у него хватило сил осторожно положить Марихен на траву. Он дышал широко открытым ртом, а из горла у него вырывались какие-то нечленораздельные вопли и всхлипы.
Кучера склонился над девушкой, разорвал на ее груди блузку и перевязал рану бинтом из пакета первой помощи. Он действовал сноровисто, стараясь побыстрее остановить кровь.
— Пан начальник, нужен еще бинт! — крикнул он Карбану и протянул руку.
Девушка лежала совершенно неподвижно, глядя
Из зарослей на немецкой стороне появились какие-то люди. Человек в кожаном пальто что-то кричал и показывал рукой на Ганса, а тот уже упал на траву и вставлял в пистолет новую обойму.
— Стой! — крикнул Карбан, заметив, что гитлеровцы собираются пересечь границу.
— Стой! — заревел и Кучера и поднял с земли карабин.
Человек в кожаном пальто отступил, продолжая что-то взволнованно выкрикивать.
Наконец Ганс вставил обойму и выстрелил. Карбан стремглав отскочил за толстое дерево, а Кучера перекатился по траве за пень.
— Ганс, не стреляйте! — призывал контрабандиста Карбан.
В эту минуту к ним подбежал Павлик с карабином в руке.
Казалось, контрабандист ничего не слышал. Он видел сейчас только шайку бандитов, которая преследовала его от самого Зальцберга. Потом перед его глазами возник образ долговязого друга, лежавшего с раскинутыми руками возле березок. Пистолет в руке Ганса дрожал от выстрелов, а зеленая стена леса, будто занавес, медленно колыхалась там, где поспешили укрыться его преследователи. Карбан стрелял по этой зеленой стене, а эхо возвращало звуки выстрелов, и все сливалось в сплошной гул. И Гансу вдруг показалось, что это звучит салют в честь его павшего друга.
СТАНЦИЯ
В тишине дота время тянулось невероятно медленно. Снаружи подступал туман, сырой и противный. Он частично закрыл просеку, вдоль которой предстояло вести огонь. Если бы враг рискнул пойти здесь в атаку, он был бы сметен шквалом свинца. А туман наползал уже на соседние доты, закрывал завалы из толстых бревен, устроенные на шоссе. Он проникал повсюду, а вместе с ним просачивался и запах дыма. Солдаты, отступая, в ярости поджигали деревянную обшивку стен, и доты горели изнутри.
— Дурацкий туман! Да еще этот проклятый дым! — воскликнул Гентшель.
Юречка промолчал. Потом, почувствовав, что пауза слишком затянулась, он бросил:
— Все равно в этом нет никакого смысла!
— А в чем, собственно, есть смысл? — спросил усталым голосом его сосед, печально вздохнув. Это был вздох, рожденный какой-то внутренней болью, которую он не мог скрыть от этого молодого парня в зеленой форме.
Тот решил воспользоваться моментом.
— Это в самом деле бессмысленно! — заявил он, уверенный в своей правоте. — Один человек в доте... Один! Да это же глупость!
— Но нас двое, — уточнил Гентшель.
— Черта с два, двое! — взорвался парень. — Вот брошу вас здесь и смоюсь.
— Ну, раз ты уже наложил в штаны...
— Паи Гентшель!
— Не называй меня паном Гентшелем! — оборвал он парня и сразу пожалел, что крикнул слишком громко, ведь слова могли вырваться в открытые двери дота и узкие амбразуры, а в горах эхо многократно усиливает любой звук.
Он не хотел, чтобы их обнаружили. Какой-нибудь ревностный служака, услышав шум, может пойти проверить, все ли укрепления освобождены, не оставлено ли где-либо оружие.