Опасная охота
Шрифт:
Мы открываем багажник и констатируем, что «пассажир» находится вполне в удовлетворительном состоянии и видимых противопоказаний для разговора по душам нет.
Это молодой парень, которому нет и тридцати, с рябым, землистого цвета лицом. Кожа с левой стороны лба рассечена ударом. Руки и ноги у него совершенно свободны. Сорока, когда укладывал его в вышеуказанную тару, не позаботился о том, чтобы как-то его связать, справедливо полагая, что выписанной им анастезии будет вполне достаточно, чтобы надолго лишить его возможности шевелить как конечностями, так и мозговыми извилинами, если, само собой разуметься, они у него есть (я имею в виду извилины).
Судя
— Свет уберите, падлы, — недовольно огрызается он, пытаясь рукой заслониться от луча фонаря, который держит в руках Сорока.
Начало, прямо скажем, не ахти какое. Я не люблю, когда меня называют падлой, тем более не люблю, когда это происходит в самом начале разговора, и тем более в присутствии посторонних. Но особенно мне это не по душе, если это говорит такая скрюченная в три погибели гнида из багажника. Я замечаю лежащую тут же рядом с грубияном небольшую монтировку, беру ее поудобнее и слегка стукаю ему ею по лбу. При ударе раздается металлический звук, как будто я бил по осиновой чурке, а не по живой плоти.
Это идет ему впрок, он сразу же отказывается от всех претензий, умолкает и только молча ждет продолжения, удивленно вращая глазами и морща лоб, то ли от боли, то ли в надежде, что это поможет ему вникнуть в происходящее.
— Вот так-то будет лучше. Теперь слушай, что будет дальше.
— Эй, вы что, пацаны? — перебивает он, не дослушав до конца. — Что вам от меня надо?
— Что нам надо, это я и пытаюсь тебе втолковать. Поэтому заткнись и слушай. Мы зададим тебе несколько вопросов, а ты на них ответишь. Если ответы нас удовлетворят, отпустим на все четыре стороны, нет — так и останешься гнить в багажнике. Хочешь жить?
— Я что-то не догоняю, вы кто, в натуре?
Моя рука приподнимается, и холодная железяка снова встречается с его лобешником, выдавая в пространство все тот же металлический «бздынь». Как и в первый раз, он на время озадаченно умолкает.
— Для особо тупых, вроде тебя, объясняю еще раз. Мы задаем тебе вопросы, а ты на них отвечаешь. Мы задаем — ты отвечаешь. А не наоборот. Ясно?
— Да пошел ты! — вскрикивает он, наверное, вспомнив, что еще недавно он был крутым и ходил со «Смит и Вессоном» в кармане и сам, наверное, засовывал людей в багажник, как теперь приключилось с ним самим.
Он выбрасывает вперед кулак, с явным намерением выбить из рук Сороки фонарь, и одновременно делая попытку подняться, но ничего не выходит. Его скрюченная поза, подобно положению зародыша, не очень удобна для проведения подобных акций. Игорь без труда откланяется от удара и с треском опускает ему на голову крышку багажника.
Когда же мы снова заглядываем внутрь, то видим, что рожа этого типа стала еще более помятой, а выражение лица еще более злобным и, в тоже время, еще более озадаченным. Эму очень хочется узнать, какая эта сволочь осмелилась так непочтительно с ним поступить. Видя свет, он снова собирается сделать попытку дернуться в нашу сторону, но Сорока упреждает ее. Быстро переложив фонарик из правой руки в левую, он въезжает ему прямо по челюсти. Хороший удар, точный. Мне кажется даже, что автомобиль осел на амортизаторах.
— Ну все, уроды, ну вы попали, — стонет пленник в промежутках между фразами выплевывая себе на воротник выбитые передние зубы, — вы даже не представляете себя, как вы попали, во что вляпались. Да вам до утра только жить осталось. Да вы…
Засовывая ему ствол револьвера прямо в пасть, я прекращаю эту словесную диарею.
— Слушай, а давай его покатаем!
— Это как?
— Сейчас увидишь. А ну-ка, братан, давай сюда грабли!
С ловкостью, как будто он ничем другим больше не занимался, Игорь надевает на него наручники, вытаскивает его за патлы наружу и просит меня пошарить буксировочный трос, что я и делаю. Один конец троса мы цепляем к наручникам, другой к автомобилю.
Когда я трогаюсь, он некоторое время пытается бежать за тачкой, но очень скоро его затекшие ноги подсекаются и он пропадает из моего поля зрения. Мы проволакиваем его на небольшой скорости метров пятьдесят-семьдесят. Теперь я думаю, он станет более разговорчивым. И впрямь, он больше не грозит и не ругается, а только испуганно следит за нашими действиями. Мы поднимаем его и снова укладываем в багажное отделение.
Я интересуюсь, будет ли он отвечать на наши вопросы, и в ответ он со стоном кивает поцарапанной башкой.
— Ты только учти, что второго шанса у тебя не будет, — добавляет Игорь, — в принципе все, что нам нужно мы и без тебя узнаем, и если возимся с тобой, то только потому, что хотим сэкономить время. Поэтому если мы, не дай бог, увидим, что ты толкаешь нам фуфло, разговор наш сразу же закончится. Протащим тебя на буксире километров с десять на ста пятидесяти в час, а потом, что от тебя останется, выкинем на помойку. Завтра бомжи из тебя похлебку сварят. Все понял?
— Д-д-да, — заплетающимся языком говорит он, выражая стопроцентную готовность удовлетворить наше любопытство.
— Кто ты, имя?! — спрашивает все тот же Сорока, давший волю своим ментовским рефлексам.
— Шустрицын Олег, Шустрым кличут.
— Кто твой хозяин?
— Я с Владом работал.
— С Гливанским?
— Да, но все его звали просто Влад.
— Как долго?
— Работал? Да уж скоро год будет… До этого на рынке промышлял, а потом Влад меня к себе взял. У них тогда одного пацана замели, случайно, ну и нужны были люди. Я Владу приглянулся, ну он и сказал, давай, мол, со мной. Бабки нормальные, я и согласился, а что?
— А Влад под кем ходит?
— Он на Димона работает, Беднова.
— Что ты знаешь о Федорове?
— О Федорове? О каком Федорове? Ничего не знаю. Ах да, этом… Нечего не знаю. Знаю только, что Беднов вроде как бы ему помогает, но насколько сам Федоров при делах, мне ничего не известно. Я его живого ни разу не видел. Только на плакатах или по телеку.
— Накануне вечером вы похитили женщину. Где она сейчас? — наконец задает Сорока самый важный для меня вопрос.
— Не знаю. Гадом буду, не знаю. Я с ними не был. Вчера мужика одного закапывали, директора фирмы «Чезаре», машина сбила, так Влад мне сказал, чтобы я тоже туда поехал, покрутился там, послушал, может, что-нибудь интересное узнаю. Ну я и сделал, как мне велели, в церкви был, на кладбище. Ничего особенного. Слух прошел, правда, что бывшую бабу этого мужика тоже замочили, а кто замочил, никто толком не знает. А Влад в последнее время нервный какой-то стал, орет на всех, все время что-то ищет, всех подозревает, а что ищет и сам, наверно, тоже не знает. Я спрашивал, но он не ответил. Сказал, что не моего ума это дело. А что же касается похищения, то я не в теме. Это Ржавого спрашивать надо. Они всегда с Владом вместе, а я к ним только поздно вечером подкатил. Они тогда в кабаке сидели. Их и спрашивайте.