Опасная шарада
Шрифт:
— Я уже начинаю жалеть о своей щедрости, — со вздохом отозвался граф. — И все же я к вашим услугам, мадам. Как вы назовете вот этот оттенок? — спросил он тут же, протягивая ей полуоткрывшийся бутон ириса. — Он не синий, но и пурпурным я бы его не назвал.
Элисон украдкой изучала Марча. Та неуловимая перемена в нем, которую она заметила раньше, казалось, исчезла без следа. Сейчас граф держал себя непринужденно и дружелюбно — пожалуй, он даже чуть-чуть заигрывал с ней, отметила про себя Элисон и ощутила вдруг слабую дрожь.
— Пожалуй, цвет все же розоватый, — ответила она, стараясь говорить спокойно.
Со смехом и дружеской перепалкой они наконец рассортировали цветы, и Элисон принялась расставлять их по вазам. Марч стоял рядом, громогласно восхваляя ее искусство.
— Наш дом станет точно майская беседка, — заявил он. — Леди Эдит придется смириться с толпой, что придет полюбоваться весенним цветением на Ройял-крессент.
— Вы угадали, — в тон ему ответила Элисон. — Я уже подумываю нанять вас гидом.
— Буду счастлив принять это предложение. «Леди и джентльмены, поглядите направо — перед вами самый большой в мире ночной пурпурный одуванчик, принесенный на этот царственный остров… гм… пиратами, кои проявили чудеса доблести и отваги, дабы мы могли любоваться его красотой и благоуханием в безопасных стенах этого благородного дома. Теперь перейдемте в библиотеку. Обратите внимание на эти хризантемы. Легенда, дошедшая до нас, гласит…»
Тут граф умолк, чтобы перевести дух, а Элисон, прервав работу, захлопала в ладоши.
— Искренне надеюсь, что вы займете подобающее вам место в Палате лордов. — В глазах ее сияло улыбчивое лето. — Просто позор лишать нашу бедную нацию вашего красноречия.
Марч, отдышавшись, как-то странно взглянул на девушку, а на губах его появилась вымученная улыбка. Итак, значит, с болью подумала Элисон, это случилось вновь. Прежний лед появился в глазах Марча, превратив их золотистый блеск в оттенок увядшей листвы. Тем не менее, когда граф заговорил, голос его звучал вполне беззаботно:
— Ну разумеется, так я и сделаю. В конце концов это же мой долг.
— Ах да, — тихонько промолвила Элисон, — ваш долг.
— И все же я намереваюсь, — так же беззаботно продолжил Марч, — податься в циркачи. Не думаю, чтобы эти два поприща полностью исключали друг друга. Позвольте-ка я помогу вам.
Он потянулся, чтобы освободить Элисон от тяжелой вазы, которую она перестала наполнять примулами и нарциссами. Девушка взялась за следующую, а Марч придвинулся к ней и стал подавать цветы, на которые она ему указывала.
— Вы уже придумали, где все это разместить? — рассеянно спросил он, чтобы поддержать разговор.
Элисон заставила себя рассмеяться.
— Собственно говоря, нет еще. У леди Эдит и так всегда вдоволь цветов по всему дому, так что я ума не приложу, куда поставить еще и эти. Но ничего, — беззаботно заключила она, — папа всегда говорил, что красоты в доме не может быть слишком много, так что я уверена, мы найдем для них место.
Марч повернулся к Элисон. Выражение его глаз удивило ее.
— Вы любили своего отца. — Фраза прозвучала скорее как вопрос, нежели утверждение, и Элисон недоуменно вскинула брови.
— Ну конечно. Я… я все равно испытывала бы к нему глубокую нежность и привязанность, даже не будь он моим отцом и знай я его лишь как викария. Его все любили.
— Понятно. — Марч резким движением подвинул к себе очередную охапку цветов, смахнув часть из них со стола. Чертыхнувшись себе под нос, он попытался поймать их на лету, но вместо этого рука его поймала руки Элисон, которая пыталась сделать то же самое.
Забытые, цветы упали на пол, а руки Марча легли на плечи Элисон. Взгляд его пылал расплавленным золотом, и откуда-то из самой глубины ее существа поднялась неожиданная, нерассуждающая ответная волна. В следующий миг его губы твердо, настойчиво, требовательно припали к ее губам, и Элисон сама поразилась той безоглядной готовности, с какой встретила этот поцелуй. Губы ее призывно приоткрылись, и когда руки Марча скользнули ей за спину, привлекая еще ближе к нему, девушка вся подалась навстречу, еле слышно вскрикнув от отчаянного порыва прижаться еще теснее. Губы графа оторвались от ее губ и принялись осыпать безудержными поцелуями ее щеки, глаза, нежный изгиб шеи. Поцелуи эти были столь пламенны, что ей казалось, они оставляют огненные следы. Утратив всякую способность думать, Элисон обхватила руками его шею, запустив пальцы в волосы, и запрокинула голову, наслаждаясь ощущением того, как бьется у нее на горле пульс от прикосновения его губ. Девушку переполняли неведомые ей прежде чувства и желания — она и не представляла раньше, что способна их ощущать, — и ей казалось, она вот-вот задохнется от страсти.
Пальцы Марча нетерпеливо возились с застежками у воротника ее платья, и Элисон все так же бездумно потянулась помочь ему. Рука его проникла за ее корсаж и принялась раздвигать тонкую ткань сорочки, чтобы прижаться к груди. Элисон вздрогнула, ее снова бросило в жар — на этот жар тут же сменился ледяным холодом. «Нет! — кричал ее внутренний голос. — Это уже слишком! Так… так неправильно. Так нельзя!» Элисон рванулась и, громко вскрикнув, высвободилась из его объятий.
— Нет! Господи помилуй… Не знаю, что… — Глаза ее, широко раскрытые, смущенные, были еще затуманены страстью. — Марч… ради Бога! Я… я не такая! Я не…
Не сумев ни договорить, ни додумать эту мысль, девушка снова вскрикнула и опрометью выбежала из комнаты.
Оказавшись в убежище своей спальни, она ничком бросилась на кровать. Боже всемогущий, да что это с ней произошло? Она-то считала себя цивилизованной, воспитанной леди, способной полностью контролировать свои поступки и чувства. Ей, правда, доводилось слышать и о других женщинах, раздираемых тайными желаниями и страстями, — многие из них, подобно ей, были незамужними и, в отчаянной попытке удовлетворить свои постыдные аппетиты, становились легкой добычей мужчин, сумевших сыграть на их слабостях и тем самым довершить их падение. Неужели и она столь же порочна? Неужели тот судорожный ответ на прикосновения Марча — всего лишь результат давно подавляемых страстей? При воспоминании о том, как жадно и страстно, точно обезумевший зверек, прижималась она к его телу, девушку снова обжег стыд.