Опасное решение
Шрифт:
Вдруг припомнил, что только вчера сам же и говорил об этом треклятом Цюрихе Людмиле. А вдруг от нее? Но – как? Нет, Людка, конечно, вздорная девка, но не предательница. И потом, это ж не только его, еще и ее планы. Она на них рассчитывает, ей нужна другая жизнь. Настоящая жизнь, а не пыль прокурорского архива. Что ж она, сама себе враг?.. А если?..
Даже обожгло. Она ведь вчера весь день провела с Турецким! А тот – известный «ходок», еще Вячеслав говорил, что от него бабы без ума. Так, может, все-таки он? Его след?.. Кого спросить, его же самого? Или Людке учинить форменный допрос? И что это даст? Она же не сознается, если и сказала на самом деле. Но тогда уже – все. Отодрать ее во все корки и с тем проститься. Тогда и останется только надеяться
А может, плюнуть на все? Этих людок при его-то капиталах можно будет каждый день менять. Послать все подальше, уехать в какую-нибудь Англию, откуда никого не выдают, купить себе… А такого добра, как людок всяких, везде навалом, не надо зацикливаться на одной. Да и она что-то в последнее время совсем уже несносной становится, всем недовольна, нос воротит, будто он уже окончательно форму потерял. Так нет же, сама недавно уверяла, что он ей, как говорится, в самый раз. Или врала? Никому сегодня нельзя верить!
«Но все-таки аккуратно, не заостряя внимания на этом москвиче, – решил Привалов, – допросить Людку надо. И популярно объяснить ей, что она, дура, сама себе яму роет. А не опомнится, – можно будет ей и хвост прижать… И чтоб про папашу своего даже и не заикалась, его тут еще не хватало, правдолюбца хренова… Спустили ему самовольство, активность его несанкционированную, вот пусть и говорит спасибо. И Бога своего благодарит. Вместе с прокурором. Нет, пора их всех на пенсию…»
Вот подумал так и усмехнулся. А какое ему-то, впрочем, до всего этого дело? Будто он собирается всю жизнь тут пыль астраханскую глотать? Да ту же Людку в удобную позу ставить? И уговаривать при этом не беситься, а честно отрабатывать бабье свое дело. За все то, что она получает теперь и на что рассчитывает в будущем. И она, и папаша ее вздорный…
Василий Игнатьевич Егоркин, худосочный, узкоплечий мужчина, очевидно, недавно переваливший свой полувек, был шокирован появлением Грязнова.
Вячеслав Иванович, разумеется, сразу заметил, что тот понял причину его посещения. Значит, «дело Калужкина» и самому следователю – правильнее сказать, старшему следователю по особо важным делам, то есть «важняку» – давно уже «плешь проело». Плешь у того была большая, и казался он скорее лысым, поскольку легкий венчик волос, «струившийся» по вискам и лбу, прической назвать совесть не позволяла. Этакий длинный, тощий и лысый мужик с висячим, как у птицы-марабу, носом. Окинул Грязнов коротким взглядом нелепую фигуру и сразу решил, что «порядочность», о которой говорил Привалов, здесь если и гнездилась, то очень глубоко, так что сразу и не разглядишь. Другими словами, он был типичным представителем «чинуш-неудачников», с нетерпением дожидающихся выхода на пенсию. И это будет тем единственным шагом, который и определит в конечном счете итог его хлопотной и усталой жизни. Обычно с такими людьми говорить не о чем, они неинтересны изначально. И еще, подумал Вячеслав Иванович с откровенной жалостью к своему предполагаемому собеседнику, подобными людьми командовать очень просто. Даже странно, что он дослужился до «важняка». А впрочем, чем черт ни шутит?..
Грязнов представился и коротко проинформировал Егоркина о цели своего посещения. И увидел, что и без того серое лицо следователя приобрело нездоровый, землистый цвет. Тема была откровенно неприятной для него. Причину тоже мог понять Грязнов: кому охота ворошить дело, в котором ты допустил грубые, непрофессиональные ошибки, причем вполне сознательно, притягивая, что называется, «за уши» необходимые для вынесения обвинительного приговора факты. И судьба человека, которого ты не оправдал лишь по той причине, что такое действие нанесло бы ущерб репутации куда более ответственного лица, явно теперь останется на твоей совести. Что ж, если совесть еще мучает человека, значит, далеко не все потеряно и выздоровление также может наступить после своевременного применения некоторых радикальных «лечебных» средств.
И
Это, примерно, как в известном спектакле Островского. Когда-то в молодости видел эту постановку во МХАТе Вячеслав, и великих актеров видел, а из всего веселого спектакля «Горячее сердце» ему очень запомнилось, как генерал с мужиками беседовал. Как, мол, вас судить прикажете? По закону или по совести? И велел чиновнику показать им, сколько в России законов. Тот и принес огромную груду книг. Ну, так как, мол, скажете? И мужики попросили судить уж лучше по совести. «Вот то-то, – вроде бы заметил генерал, – унеси законы…». Действительно, сплошная ведь актуальность!
Значит, в борьбе с законностью, то есть, по сути, с профессиональной совестью следователя, у Егоркина, надо понимать, победила целесообразность, подсказанная ему руководством прокуратуры. Иначе как трактовать нежелание Василия Игнатьевича разговаривать о том скверном деле?
Оставалась, правда, еще надежда на то, что произнесенное вслух имя генерала Привалова – в негативном ключе – сможет произвести на Василия Игнатьевича какое-то впечатление, что, в свою очередь, поспособствует установлению более-менее доверительных отношений. Если Егоркин не испугается возможных последствий, другими словами, если он еще способен называть себя мужиком…
– Ваш коллега, вы могли о нем слышать, Александр Борисович Турецкий, в данную минуту занимается выяснением обстоятельств, по которым, очевидно, вашими стараниями, Василий Игнатьевич, были сняты три обвинения с Калужкина. Но оставлено четвертое. Вот, собственно, о нем и речь, если позволите.
– А какое имеет значение, позволю я или нет? Наверняка ведь приехали, заручившись предварительными полномочиями или обязательствами неких верхних инстанций оказывать вам помощь при давлении на следователя. Разве не так? Впервые в жизни, думаете, такие вот «подходы»?
– Исключительно, чтобы успокоить вас, отвечаю: никаких обязательств и никакого давления не будет. Речь только о существе дела. Мы – люди давно уже не наивные и прекрасно понимаем, что если следствием не принимаются во внимание ни акты медицинских и криминалистических экспертиз, ни показания свидетелей, противоречащие выстроенной следствием версии, то тому должна быть очень важная причина. Можно догадаться и какая. И из этого факта «раскрутить» такое количество следственных и процессуальных нарушений, что кое-кому мало не покажется. Но сейчас я рассуждаю об этом чисто гипотетически. Александра Борисовича в настоящий момент интересует не вопрос: чьи конкретные интересы защитили следствие и суд, осудив непричастного к делу человека, а сам факт освобождения Калужкина и снятия с него инспирированного ему «липового» обвинения. Подождите немного, – Грязнов предостерегающе поднял ладонь, – я еще не закончил. Два слова, и вы наконец сможете выразить мне свое глубокое возмущение. И даже официальный протест, если пожелаете. Да я, честно говоря, и не сильно настаиваю, чтобы вы взяли на себя труд дослушать меня. В принципе это не мне, а вам необходимо. Знаете, почему?