Опасные клятвы

Джеймс М. Р.

Я провожу лезвием по коже, морщась от резкого ожога, и прижимаю большой палец к бумаге. Я смотрю, как она просачивается в пространство рядом с влажными чернилами моего имени, и думаю, что дело сделано. В принятом и окончательно оформленном решении есть определенное облегчение. Теперь отступать некуда.

Когда я отдергиваю руку, и Николай протягивает мне платок, я думаю, что на этом все и закончится. Но Тео допивает виски, отставляет стакан в сторону и выжидающе смотрит на нас с братом.

— Теперь о моей части, — говорит он, и я растерянно смотрю на него.

— Есть еще что-то?

Он обращает на меня свои папоротниково-зеленые глаза, и я вижу в них легкое презрение.

— Ты думала, что только твои традиции имеют значение, Марика? У моей семьи есть свои.

К моему удивлению, я чувствую укол стыда от того, как он смотрит на меня, сменяющийся острой злостью на то, что он вообще посмел так на меня смотреть.

— Я думала, что ты заранее расскажешь моему брату о традициях, которые хочешь соблюсти.

— Он сказал. — Голос Николая холоден, и я понимаю, что я единственная, кто остался в стороне. Это еще больше злит меня.

— И? — Я смотрю на Тео ровным взглядом. — Теперь мы должны выпить кровь друг друга?

К моему удивлению, он ухмыляется. Это смягчает черты его лица и заставляет его выглядеть моложе и даже привлекательнее. Мое сердце снова трепещет в груди, и я немного ненавижу его за это.

— Да, но ты не первая, кто обвиняет в этом ирландцев, девушка, — говорит он, и только когда он доходит почти до конца предложения, я понимаю, что он специально усиливает свой акцент. Он немного издевается надо мной и, думаю, не только это, он понял, какой эффект это произвело на меня раньше.

Я бросаю на него взгляд, не желая, чтобы он снова увидел, как это на меня подействовало.

— Но нет, — продолжает Тео. — По нашему обычаю, обручение должно быть благословлено священником в ночь подписания контракта. Так что, если вы с братом будете так любезны, что прибудете в собор Святого Имени, отец О'Халлоран будет ждать нас там.

Не знаю, почему это меня удивляет. Конечно, он католик, так же как моя семья и все остальные русские, которых я знаю, - православные. Вероятно, он не обращает на это внимания, пока не приходит время следовать подобным традициям. Тем не менее у меня нет особых возражений против этого, и, скорее всего, это будет приятнее, чем порезать себе большой палец минуту назад.

Вот так я и оказываюсь на заднем сиденье машины вместе с братом почти в десять вечера, направляясь в церковь. Я все еще чувствую Адрика внутри себя. Я думаю о том, как он сказал мне, что хочет, чтобы Тео почувствовал его запах на мне, и трепет развратного желания охватывает меня одновременно с вопросом, что бы сказал Адрик, если бы я сказала ему, что сегодня вечером войду в церковь, полная его спермы.

Думаю, это возбудило бы его не меньше. А может, и больше.

— Ты мог бы предупредить меня, — говорю я Николаю, покачивая головой. Я чувствую, как тяжелые сапфиры и бриллианты моих серег качаются, ударяясь о мой подбородок.

— Как будто ты предупредила меня, что опоздаешь? — Его голос холодный и ровный, и я снова чувствую тревогу, что, возможно, он знает больше, чем говорит, о том, почему я опоздала. — У тебя действительно была мигрень?

— Ты обвиняешь меня в том, что я тебе лгу? — Я смотрю на него, но ничего не могу прочесть на силуэте его профиля, в проносящихся мимо огнях города. — А как же иначе?

Он пожимает плечами, по-прежнему не глядя на меня.

— Может, ты планировала оставить меня в подвешенном состоянии. Месть за то, что я вообще все это затеял.

— Николай. — Я смотрю на него, гадая, действительно ли он так считает или пытается выманить у меня правду. Ненавижу все это, мы с братом всегда были близки, и такое ощущение, что это действительно отдаляет нас друг от друга.

В этом есть и твоя вина. Если бы ты не поддалась Адрику...

Я отгоняю эту мысль.

— Николай, я просто заболела. Прости меня. И ты прав, надо было позвонить. — Я просто не могла, потому что пальцы моего телохранителя были у меня между ног. Мне так жаль.

— Да. — Слово прозвучало отрывисто. — Мне нужно, чтобы ты была осторожнее, Марика. Тео не тот человек, с которым можно шутить.

Я понимаю, что часть его гнева вызвана беспокойством. Может, сегодня Тео и не был зол, но он боится, что в будущем я сделаю что-то, что его разозлит. Что я надавлю на Тео и в итоге пострадаю. Или я буду неосторожна, и Тео узнает, чем мы занимаемся.

Осознание этого заставляет меня чувствовать себя еще более виноватой.

— Я знаю, — тихо говорю я ему. — Я буду осторожна. Обещаю.

Николай кивает. Остаток пути мы едем молча, пока машина не останавливается перед церковью, и водитель выходит, чтобы открыть нам дверь.

— Думаю, Тео уже внутри, — говорит Николай, поднимаясь по ступенькам.

И он снова ждет нас.

Внутри церкви тепло и слабо освещено, пахнет ладаном. Я на мгновение замираю в нефе, вдыхая его, позволяя ему успокоить меня. Мой отец никогда не был набожным, как и мы с Николаем, но моя мать была такой. У меня очень слабые воспоминания о том, как она привела меня в здешнюю православную церковь, как под моими коленями оказалась скамья с грубым ковром, запах ладана и негромкий гул окружающих нас людей. У меня вообще очень мало воспоминаний о ней, и это утешает.

— Марика. — Строгий голос Николая прорывается сквозь мои мысли, и я следую за ним в церковь.

Тео уже ждет нас. Он сидит за кафедрой и разговаривает со священником, который на вид моложе самого Тео. Перед ними лежит папка с брачным контрактом, и я вздрагиваю от мысли, что еще один мужчина будет читать его, а я даже не знаю, что в нем написано.

А разве это имеет значение? Все закончится одинаково, несмотря ни на что.

Тео поворачивается, когда мы приближаемся, и я снова поражаюсь тому, как он красив, при слабом освещении еще больше, как будто острые углы его лица были созданы для того, чтобы смягчить их. Обычно он сурово красив, но сейчас выглядит моложе. Я почти вижу, каким бы он был, если бы был более обычным человеком, без власти и ответственности, которые приходят с его лидерством. Я вижу это и в Николае, как это старит его, придавая чертам лица серьезность, которой, скорее всего, не было бы при других обстоятельствах.