Опасный канун
Шрифт:
Муми-папа с оскорблённым видом встал и собрал свои бумаги.
— Если вам не нравится моя пьеса, можете написать свою, — сказал он.
— Дорогой мой, — сказала Муми-мама. — Мы полагаем, она превосходна. Разве не так?
— Конечно, конечно, — в голос сказали все.
— Вот видишь, — сказала Муми-мама. — Она всем понравилась. Ты только чуточку измени содержание и манеру. А уж я позабочусь, чтобы никто тебе не мешал и чаша с карамельками была у тебя под рукой, пока ты работаешь!
— Ладно уж, — сказал Муми-папа. —
— Разумеется, лев будет, — подтвердила Муми-мама.
И вот Муми-папа засел за работу. Никто не разговаривал, не смел шелохнуться. Как только страница была готова, он зачитывал её. Муми-мама всё время пополняла чашу с карамельками. Все были взволнованы и полны ожидания.
Ночью засыпали с трудом.
Эмма ощущала прилив жизненных сил в своих старых ногах и не могла думать ни о чём, кроме как о генеральной репетиции.
Глава девятая,
об одном несчастном папе
В тот самый день, когда Муми-папа писал свою пьесу, а Муми-тролль угодил под арест, Снусмумрик проснулся от шума дождя в своём шалаше из еловых веток. Очень осторожно, чтобы не разбудить своих малышей, а было их двадцать четыре, он выглянул наружу и увидел мокрый лес.
Совсем близко росли красивые зелёные папоротники на ковре из звездчаток, но Снусмумрик с горечью подумал о том, что лучше бы вместо них здесь росла репа.
«Наверное, всякий папа чувствует себя так, — подумал он. — Чем я их сегодня накормлю? Крошке Ми не так уж много бобов и надо, ну а эти заведомо слопают целый рюкзак!»
Он обернулся и посмотрел на детей леса, спавших во мху.
«Того и жди, что схватят насморк от дождя, — мрачно подумал он про себя. — И это ещё не самое худшее. Я не могу придумать ничего, чем бы позабавить их. Курить они не хотят. Мои рассказы их пугают. Стоять на голове целыми днями у меня нет времени: тогда я не поспею в Муми-дол до конца лета. Ах, если бы заботы о них взяла на себя Муми-мама! Муми-тролль! — с чувством внезапной признательности подумал он. — Мы опять будем купаться при луне, а потом сидеть и болтать в гроте…»
Тут одному из малышей приснилось что-то страшное, и он закричал. Все остальные проснулись и закричали за компанию.
— Так-так-так, — сказал Снусмумрик. — Прыг-скок! Глянь-погляди!
Это не помогло.
— Ты вовсе не кажешься им весёлым дяденькой, — объявила крошка Ми. — Последуй примеру моей сестры, скажи им: если не замолчите, я убью вас! А после этого попроси прощения и дай им карамелек.
— И это поможет?
— Ещё как! — сказала крошка Ми.
Снусмумрик приподнял свой шалаш из еловых веток и забросил его в можжевеловый куст.
— Вот как надо поступать с домом, в котором ты жил, — сказал он.
Дети леса разом умолкли и наморщили носы
— Дождь идёт, — сказал один.
— Хочу есть, — сказал другой.
Снусмумрик с беспомощным видом посмотрел на крошку Ми.
— Постращай их Моррой! — предложила она. — Моя сестра всегда так делает.
— И ты становишься паинькой? — спросил Снусмумрик.
— Разумеется, нет! — сказала крошка Ми и расхохоталась.
Снусмумрик вздохнул.
— Ну-ну! — сказал он. — Вставайте, вставайте. Поторопитесь, и тогда вы кое-что увидите!
— Что именно? — спросили малыши.
— Так, кое-что… — неопределённо сказал Снусмумрик и помахал в воздухе лапой.
— Да ты сам не знаешь, — сказала крошка Ми.
Они шли и шли.
А дождь всё лил и лил.
Дети леса чихали, теряли башмаки и спрашивали, почему им не дают бутербродов. Некоторые ссорились друг с другом и затевали драки.
Один набил полный нос хвои, другой укололся о ежа.
Снусмумрик уже почти начал жалеть сторожиху в парке. Посадив одного малыша на шляпу, двоих на плечи и взяв двоих под мышки, он шёл, мокрый и несчастный, спотыкаясь о кустики черники.
И тут, когда ему стало совсем невмоготу, перед ними открылась прогалина. Посреди стояла маленькая избушка — труба и столбы калитки были увиты гирляндами из увядших листьев.
Снусмумрик, едва держась на подкашивающихся ногах, прошёл к двери избушки, постучался и стал ждать.
Никто не открывал.
Он опять постучался. Никакого ответа. Тогда он распахнул дверь и вошёл в избушку. Дома никого не было. На столе стояли увядшие цветы давно остановившиеся часы. Он отстранил от себя детей и подошёл к холодному очагу. На нём лежала оладья. Он прошёл в чулан. Малыши безмолвно следили за ним глазами.
Некоторое время всё было тихо. Потом Снусмумрик вернулся с бочонком бобов и поставил его на стол.
— Теперь вы будете есть бобы, пока не станете поперёк себя шире, — сказал он. — Потому что мы ненадолго остановимся тут и успокоимся, и я узнаю, как зовут каждого. Зажгите мне трубку!
Малыши, как один, бросились зажигать трубку.
Немного погодя в очаге уже горел огонь, все платьица и штанишки висели для просушки. Посреди стола стояло большое блюдо дымящихся бобов, а снаружи, с монотонно серого неба, лил дождь.
Они слушали, как капли шелестят по крыше и в очаге потрескивают дрова.
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил Снусмумрик. — Кто хочет играть в песочнице?
Дети леса посмотрели на него и засмеялись.
Затем они налегли на коричневые бобы Филифьонки.