Опасный вкус
Шрифт:
– Не хочу ждать, когда тебя или меня столкнут в воду, огреют кружкой или чем-нибудь потяжелее.
Алекс сглатывает. Раф, словно эхо, повторил ее недавние мысли. Ему можно подумать будет много вреда от такого удара! Он отмахнется и только, а "клиента" можно будет везти в реанимацию. Она не скажет ему этого. Он "человек из стали", но это не значит, что ему приятно такое обращение. Ей бы такое не понравилось.
– Не дорожат никем? Хорошо. Не боятся никого? Отлично! Считают себя взрослыми, имеющими право голоса тогда когда его не просят? Замечательно! Но не на этой лодке.
Алекс
– Меня ты тоже ни о чем не спросил. Я выходит теперь тоже не имею права голоса?
– Я просто сделал то, на что ты никогда бы не решилась.
Раф прав. Алекс бы довела начатое до конца, а уж потом вытолкнула бы их из гнезда со словами “валите”. Собственно, те условия мало чем отличались бы от этих, но она говорила с Паоло и его слова нашли отклик в ее душе. Она не оставит ни его, ни Лизу. Нет. Они всего лишь дети, как бы не пытались утверждать обратное. Они с ней и будут таковыми пока существует такое положение вещей.
“Мы не можем вернуться обратно. Мы не можем плавать туда-сюда бесконечно. Мы должны остаться где-то.”
Паоло не стремится попасть по ту сторону океана. Парнишка сдерживается совсем недолго, молчит, а потом выдает:
“Меня там никто не ждет. Я не хочу в приют! Лиз - ты, Алекс, не обижайся - она права. Ты нам не мама. Если она говорит правду про родственников, то кто оставит меня с тобой?”
Никто. Цивилизованная часть общества повернута на формальностях и быстро определит что плохо, а что хорошо даже если до этого им не было совершенно никакого дела до сотен выживших детей на этом куске суши. Они попытаются загладить вину, успокоить свою собственную совесть таким вот образом.
“Мы с Джейком придумаем что-нибудь!”
Ей для начала нужно придумать как уговорить Джейка решиться на это опасное и по всем меркам безумное путешествие. Паоло незачем расстраиваться, печалиться об этом раньше времени.
“Алекс!
– начинает он с какой-то затаенной болью, но потом быстро исправляется.
– Это только ты так думаешь - ты совсем ничего не видишь.”
Это в нем ребенок говорит. Тот самый, что вдруг “проснулся” и плачет на ее плече бесшумными, но совсем обыкновенными горячими слезами. Она бы не поверила этому внезапному пробуждению, видела, как старается Лиза, но с ним-то…
“Я хочу остаться здесь. Здесь я могу быть с вами. Мы можем быть все вместе! Я научусь всему и буду полезен! Правда!”
Алекс гладит его по волосам. Как все закрутилось.
“Зачем ты тогда помогал ей? Я слышала, Лиз хочет на восток, к людям.”
Алекс тоже. Очень сильно, неистово.
Но некогда блестящая идея, такая заманчивая, терзающая ее и не дающая покоя порядком поистрепалась и теряет позолоту, с каждой секундой обнажая свое неприглядное нутро.
“Я не помогал ей и Рафа тоже не ждал. Я думал что справлюсь и доведу лодку до побережья, а потом сделаю что-нибудь с ней и мы останемся там. Найдем где осесть, подыщем какую-нибудь квартирку, как на Манхэттене?”
Он смотрит на нее с надеждой.
“Там было бы так хорошо, если бы не вампиры.”
Джейк тоже вампир
Он этого не сказал.
Однако Алекс не верит что такое положение вещей, мир на легендарном острове, длился бы вечно. Только не с такой как Карен.
Поняла бы она, умирая, что произошло на самом деле и самое главное почему?
– Раф, они же дети… Пусть и порядком запутавшиеся что хорошо, что плохо.
Она видит, как в миску сыпятся и сыпятся разнообразные ингредиенты - сухое молоко, мука, сахар, соль, тмин и кунжут, какие-то семечки, под конец наливается вода, превращая смесь в густое тесто, что мягко тянется с вилки с короткими зубчиками и очень резко обрывается.
– В тот момент когда они попытались убить тебя, они перестали быть ими!
Он прав. Тысячу раз прав. Но её страшит его решимость. Алекс надеялась, что он просто проучит их как следует. Припугнет самое позднее до заката или на край до завтрашнего дня, даст осознать свое поведение, прочувствовать вину. До захода солнца еще не скоро и им неизвестно есть ли в этом городе монстры. Кладбища точно есть, а трупы, благодаря всей этой дряни в еде, которую люди поглощали в течение жизни, не разлагаются так быстро. Они теперь все состоят из добавок, усилителей вкуса и консервантов.
– Это просто окружающий мир в них так говорит. Ты прошел войну и видел, как за оружие брались дети. Они ведь тоже убивали.
Он отставляет миску в сторону и наклоняется к ней, заключив бедра в капкан рук. Алекс отклоняется, чтобы смотреть ему в лицо. Раф зол, но она все равно не верит ему и не боится. Не сделает он ей ничего плохого.
– Этих детей убивали наравне со всеми. Никто не делал им одолжений, не давал по заднице и не разворачивал в другую сторону со словами: ничего страшного не случилось, иди, повзрослей!
– Ой, да перестань!
Перебивает она, желая опровергнуть, вставить свое веское слово, но Рафаэль еще не договорил:
– Эти дети защищали своих близких и родных, страну в конце-то концов, а эти, - он дергает подбородком, кивает в сторону выхода, - делают все только ради себя!
Всё так, как она и думала. Он может уговорить ее. Но вот только она не может согласиться с его решением. Тогда она останется здесь вместе с ними, а он пусть чешет туда, куда ему заблагорассудится!
– У меня ты не спросил ни о чем. Мое мнение, я так понимаю, теперь тоже не учитывается?
Рафаэль разглядывает ее лицо, ничего не говоря в течение двух-трех секунд, а потом кивает, выпрямляясь.
– Нет, не учитывается.
Алекс молчит, правда ее хватает совсем ненадолго - из нее вырывается нервный смешок. Что?
– Ты часом ничего не забыл?
Он закрывает крышкой контейнер очень аккуратно, теперь не психуя.
– А ты?
Если он за то, что она должна извиниться за свои слова, то зря он ждет, что она вспомнит. Она сказала ему правду. Сейчас не так. В данную секунду разговор происходит на повышенных тонах и пусть он близко, но Алекс не чувствует мучительного желания дотронуться до него.