Опасный вкус
Шрифт:
Имени его не помню. Они потом съехали через год или два. Кажется, переехали в Калифорнию.
Я просто страшно перепугалась в тот день: его родители затащили меня к себе в квартиру, чтобы я повторила сказанное на улице. Он же просто нравился мне, был взрослым и очень красивым, но внимания на такую мелочь как я не обращал.
Сколько ему было? Четырнадцать? Или все шестнадцать?
Любой ребенок на моем месте испугался бы, а узнай об этом мой папа, так их бы еще и посадили, но этого не случилось. Они рассказали отцу
– У меня не было папы.
– А что говорила мама?
Одного взгляда Лиз было достаточно, чтобы понять: ее мама придерживалась нескольких иных способов воспитания.
– Она много работала и уставала. Мы общались на выходных, а по вечерам она просила оставить ее в покое.
Что я могу сказать ребенку, который не считает меня авторитетом только потому, что я не бью ее?
– Так что ты хотела сказать?
– Ты теперь не поверишь мне?
Выдает она не меньше чем через минуту. Долго она. Ждала, что я помогу ей и скажу еще что-нибудь? Скажу, что она ребенок и ничего страшного?
Нет.
– Я не стану бить тебя, чтобы доказать свою правоту, силу, крутость, но и верить твоим не искренним извинениям - я тоже не стану. Твое поведение отвратительно и ты злишься на меня за то, что я контролировать не в силах. Это я…
– Не в силах?
Ее опять несет.
– Нет! Это тебе подвластно. Будь скромнее…
Это моя лодка и хоть и плохонький, но мой план. Ее выгнал Раф и пусть он не посоветовался со мной, но я благодарна ему.
– Мне кажется, что тебе не мешало бы последовать собственным советам. Сколько тебе лет?
– В декабре исполнилось тринадцать.
Она не сказала о дне рождении. Я была уверена, что оно у нее поздней весной. Ближе к лету. Тринадцать. Самый невыносимый возраст. Все меняется. Тело, характер, мысли. Никто не привык к изменениям и все испытывают дискомфорт, но хуже всего тебе самому. Хочется быть взрослой, а временами на ручки. И ты злишься, что никто не понимает тебя. Никто не способен понять что происходит с тобой сейчас. Хотя, все ведь прошли через это. Но чужой опыт как обычно не достаточно хорош.
– Помогла тебе моя скромность? Твой отвратительный характер? Твоя злость? Хоть что-то?
– Просто ты взрослая.
– Именно, а ты - нет, несмотря на взрослые мысли и подлые поступки.
Я допиваю чай и ставлю пустую кружку рядом с собой. На всякий случай. Не хочется получить на этот раз в лоб.
– Пожалуйста, Алекс! Пожалуйста!
– говорит она, не особо стараясь сделать жалостливый тон.
– Я больше так не буду и постараюсь контролировать себя.
Меня тошнит от ее актерских данных. Одно только притворство! Куда делась моя милая девочка?
– Убеди Рафаэля.
У
Всегда.
Пока не закончится ее взросление. До тех пор пока она не станет стабильной и я перестану замечать, сравнивать, возвращаться в воспоминаниях к этому дню.
– А ты? Ты согласна взять нас обратно?
Нет.
– Если только тебе поверит Раф. Заодно покажешь ему, что такое скромность и обаяние, что значит быть настоящей девочкой, а не это все, что ты демонстрировала последнее время.
Ей не нравятся мои слова. Это видно по лицу. Я за эти дни в достаточной мере изучила ее, чтобы увидеть такие поверхностные эмоции.
– Паоло! Паоло!
Она перепрыгивает с кормы на покрытые инеем и мокрыми следами, подернутыми первой, тонкой корочкой льда доски, оборачиваясь ко мне.
– Что?
– отвечаю я на ее вопросительный взгляд.
– Речь шла только о тебе, Паоло, если захочет, может отправиться с нами.
**Глава 24**
– Мне следовало этого ожидать, - говорит Раф, выгружая “покупки” из рюкзака, - что ты переложишь принятие решения на мои плечи.
Алекс в ответ лишь приподнимает бровь.
“Плечи у тебя развитые, не девичьи, с легкостью переживешь!”
Она решила проблему ровно на пятьдесят процентов, а его часть проблемы оставила для него. Все по-честному! Всё по справедливости! Да-да, именно Раф виноват в том, что девчонка втюрилась в него по самые уши, а он так и не нашел способа разонравиться ей, не придумал безопасного варианта пасть в ее глазах.
– Такое ведь уже было. С Нантакетом. И ты вновь воспользовалась тем же трюком.
Она стоит неподалеку, в каком-то шаге от него, наблюдая за его действиями и ничего не отвечая при этом.
– Тебе ли говорить мне такие вещи?
Алекс крутит в руках пачку самоподнимающейся муки, пробегаясь глазами по способу приготовления блинчиков. У них будут блинчики! Или кекс. Или самый настоящий хлеб! В лепешках! А может это будет рыба или кальмары во фритюре?!
“Как он догадался, что я хочу хлеба?”
Трудно представить, что в свое время Раф стоял у смежной с их квартирой стены, прислонив к ней стакан или кружку. Наверняка все куда проще, чем ее подозрения в коварных замыслах и недостойном поведении - он очень и очень наблюдательный человек. Все слышит, все подмечает. Другое дело, зачем он это делает?
“Разве забота о ком-то требует каких-то объяснений?”
Нет. Это просто понимание, что нужно и “то-то будет радости!”, как было с той же игровой приставкой, с одеждой и даже книгами для Джейка. Ее ругал, а своему подарку ужасно нудному трактату некоего Джорджа Генри радовался, как ребенок. Вот что значит удачно совместить экономику и психологию.