Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Вы не спешите, — сказал он. — Мне скучно.
Он говорил по-русски вполне сносно, но с акцентом. И, конечно же, он мне был крайне интересен, ибо относился к числу тайн этого мира. Зачем он летел, чего ему было надо?
— Я не спешу.
— Вы здесь новый. Вы не бандит, не такой, как они. Может, вы пленник?
— Я чужой, — согласился я. — А вы здесь давно?
— Я не уверен, — сказал воздухоплаватель. — Но я жду помощь из моего города. Меня будут искать. Я гарантирую.
— Вы живете в Хельсинки?
— Раньше я жил в Петербурге, но затем
— Вы хотите сказать, что там — иная жизнь, чем здесь?
— Здесь — дикий край Земли. Здесь жить нельзя. Только сумасшедшие путешественники вроде меня могут сюда направиться. Но человек всегда имеет в душе стремление открывать новую землю. Я погибаю, потом летит другой.
— Вы видели… Вы видели сверху всю Россию?
— Я видел очень много. Есть разные страны и города и много чудесных и страшных людей. У меня есть журнал. Это — великий документ. Я жду человека, который отвезет его. Тогда меня найдут. У меня есть смысл жизни. Вы понимаете, мой журнал — это смысл жизни. Его должны видеть мои коллеги. Это есть путеводитель. Я сам кончился, у меня нет надежды, но если мой журнал придет домой, то я умру спокойно или буду ждать. Я могу долго ждать. Вы не собираетесь в Петербург?
— Я хотел вернуться к себе.
— Куда?
Я неопределенно показал пальцем вверх и в сторону.
— На ту, старую Землю, откуда я пришел. Где есть время.
— Вы проникли к нам? Здесь тоже есть проход?
— Вы знаете о других? — спросил я.
— О, на Земле есть не одно отверстие, но ты не можешь проникнуть сквозь них. По разным причинам. Природа не хочет нашего движения. Но я уверен, что в Петербурге есть… Петербург — такой славный цивилизованный город. Там наверняка что-то есть. Но вы будете возвращаться к себе?
— Я постараюсь, — сказал я.
— Тут есть одна молодая женщина, ее называют императрицей Люси. Вы знаете ее?
— Я с ней знаком.
— Она тоже оттуда. Она хочет вернуться, но боится, что ее кровь уже не позволит.
— Это так? — спросил я.
— Полагаю, что так, — сказал Арно. — Так учат. Так все думают. Так логично. А вы давно здесь?
— Меньше суток.
— Сутки? Это немного. Вы можете не спешить.
— Лучше спешить, — сказал я. — Здесь ни в чем нельзя быть уверенным.
— Это правда. Вы знаете, что мой шар сбили? Да — как будто враждебный корабль. Я не знаю кто, но это так. Вы не поедете в Петербург?
Следом за мной шли Егор и Люся. Люся вела Егора за руку.
— Вы не скучали? — спросила Люся. Вопрос относился ко мне. Воздухоплавателю Люся кивнула, как кивают соседу по дому, которого ты нынче уже видел раз двадцать.
— Нет, я глазел по сторонам, — сказал я. — Здесь есть на что смотреть.
— Это только в первый день, — сказала Люся.
Она выглядела обыкновенно, говорила ровно, и я вдруг испугался, что она уже настолько глубоко заражена болезнью безвременья, что даже разговор с Егором не расстроил ее. Зато на Егоре все было написано: он был не в расстройстве — он был в глубоком
— Это тоже ваш друг? — спросил он Люсю.
— Я его ждала, — сказала Люся. — Я его люблю.
— Почему он такой печальный? — спросил финн.
— Он приехал за мной, — сказала Люся.
Финн наморщил и без того морщинистый лоб. Он медленно думал. Мы молчали. Он думал, наверное, минуту. В кино — это долгое время. Затем он произнес:
— Ты не можешь вернуться.
Люся кивнула.
— А он не хочет возвращаться без тебя. — Финн глубоко вздохнул, решив такую сложную задачу. Люся снова кивнула, а финн неожиданно задал вопрос: — Почему ты не вернулась раньше?
— Я старалась, — ответила Люся.
Егор слушал, как и я, — это было для нас новостью.
— Я достала велосипед и поехала к Музыкальному детскому театру.
— Такк, — сказал Арно, который, видно, не понял, почему надо ездить к театру.
— Там и есть наше окно, щель.
— Такк. — Арно кивнул. Ему было все ясно.
— Я нашла женщину, и с ней больной юноша, в коляске. Только они и могут сказать, когда это будет.
— Знаю, — сказал Арно. — Я слышал. Это есть специальные люди. Они очень ценные люди. Но окно совсем редкое. У нас теперь нет. Но дальше, где-то в Таллине, было. Там есть все это.
— В Таллине есть другое окно? — зачем-то спросил я. И подумал, что это первая ценная информация, которую я смогу привезти отсюда.
— Они очень хранят его. И правильно. — Арно сидел, вытянув культи и привалившись спиной к своей корзине. — Это есть опасно. Нельзя, чтобы все путалось. Мы уже умерли. Может, давно. Я умер в восемнадцатом году. Я был военный летчик. Я воевал с красными под Виипури. Потом я попал в плен, и под Новый год я ждал расстрела. Я давно умер. У меня новая жизнь.
— У вас все иначе? — спросил я.
— У нас есть цивилизация, — уверенно ответил Арно. — Это любопытно. Земля еще не открыта. Мы открываем ее. Если ты отнесешь мой журнал в Петербург или Хельсинки, то за мной придут люди и увезут меня. И мне сделают новые ноги. Протезы. И я снова полечу.
Он говорил просто и медленно, чтобы мы поняли. Он замолчал, и Люся продолжила свой рассказ:
— Когда я договорилась с Соней и возвращалась на вокзал, меня захватили бандиты. Меня стерегли, я не могла убежать. А дни там, на нашей Земле, бежали. И я не знала, сможет ли Егор пробиться ко мне. А если сможет, найдет ли он меня?
— Если бы он добрался до Киевского вокзала, — сказал Кюхельбекер, который незаметно подошел к нам, — я бы сказал ему, кто и где тебя прячет, императрица. Ведь мы планировали экспедицию. И не успели.
— Я вас не знаю, — сказал Арно, не двигаясь. Он смотрел на высокого костлявого министра, и тот ему не нравился.
— Меня можно и не знать, — сказал Кюхельбекер, — а вот я о вас все знаю. Вы воздухоплаватель с Запада. Ваш полет кончился здесь. И если бы мы победили, я бы вас допросил — нам очень важно знать ситуацию на Западе. Так как я — министр империи и ведаю ее безопасностью.