Операция «Гадюка» (сборник)

Булычев Кир

Теоретически мне известно, что подслушивать плохо, но мне было неловко кричать за сто метров, чтобы молодежь замолчала и подождала, пока я подойду.

А может быть, мне было любопытно послушать, о чем они говорят, — все мы готовы осуждать нетактичность такого рода, но практически каждому из нас приходилось подслушивать чужие разговоры. А я не таился — им достаточно было оглянуться, чтобы меня увидеть. Я просто остановился.

— Тебе надо уходить, — говорила императрица, — спасибо тебе, конечно, что приехал, но надо тебе с Гариком

уходить.

— Я уйду только с тобой.

— Не говори глупостей. Я, Егорушка, первую неделю тебя ждала, считала мгновения. Как будто стояла на платформе и до отхода поезда оставалось все меньше. А потом поезд ушел.

— Поезд ушел, а я приехал.

— Это не повод для шуток, — строго ответила Люся. — Это моя трагедия. Неужели не понимаешь?

— Почему?

— А потому, что ты уедешь, а я останусь.

— Но я же приехал за тобой.

— Ты глупый, да?

— Ты хочешь сказать, что ты уже… изменилась?

— Я хочу это сказать. И я знаю, что это так.

— Но почему?

— Я больше не хочу есть — мне не надо есть и спать. Понимаешь, что все процессы во мне остановились, мои внутренние часы остановились. Я даже чувствовала, как это происходит, — ты не представляешь — как будто в тебе это тикает… но медленнее и тише, у меня уже пульс другой, медленнее. Хочешь пощупать? Ну ладно, не надо, потом.

Она было засмеялась. А может, всхлипнула.

Я не стараюсь показаться трогательным и сам не выношу сентиментальности. Но я присутствовал при самой настоящей трагедии, которую мне, к сожалению, до вас не донести. Или вы сами поймете ситуацию, станете на место влюбленных, или я промолчу…

— Может, попробовать вернуться к нам? — спросил Егор. И видно было, что он сам в такую возможность не верит. Он был подобен бегуну — мчался, мчался, выиграл забег, но вместо финишной ленточки ударился лбом в стену.

— И ты будешь сидеть возле меня в больнице, в палате для безнадежных и держать меня за руку?

— Это необязательно. Ведь еще никто не попробовал.

— А я думала, что ты меня немножко любишь. Ты подумал, что ты предлагаешь? Чтобы я вернулась на верную смерть?

— Но я же прилетел за тобой.

— Ты тупой, да?

Она была права, но я понимал и Егора. Он так стремился к ней, что мог подсознательно выбросить из головы мысли.

«А что потом?» «Потом» не было, а была высшая цель — пробиться, совершить подвиг, плюнуть на все — лишь бы соединиться с Люсей. А там обойдется… Еще одна жертва славного «авось» русской истории.

— Я не тупой, — обиделся Егор. — И никто еще не возвращался отсюда. А вдруг все это — вранье? Придумано оно специально для того, чтобы никто не смел и мечтать отсюда уйти?

Абстрактно эта мысль имела право на существование. Но я понимал, что для Люси она звучит почти издевательски и никак ее не переубедит.

— Значит, ты решил провести опыт — на мне!

— Ну что делать! У нас все-таки врачи, больницы.

— То-то Веня Малкин от нас

сюда эмигрировал!

— Так это же СПИД!

— У меня тоже СПИД. И неизвестно еще — насколько заразный.

— Не надо меня пугать!

— Я тебя не пугаю. Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Мало примчаться ко мне на белом коне. Некому твое геройство оценить. Даже Гарик не оценит.

— Но здесь оставаться нельзя! — сказал Егор.

— Конечно, нельзя, — согласилась Люся. — Здесь института нет, мамы с папой нет, даже мороженого не дают.

— Не в этом дело.

— Я и без тебя знаю, что не в этом дело!

— Тогда я останусь с тобой.

— Хватит, может, подвигов? — спросила Люся.

— А ты?

— Опять двадцать пять!

Я повернулся и пошел прочь. Мне не хотелось, чтобы они увидели, что я их подслушиваю.

Я пошел по территории стадиона, не замечая, куда иду, стараясь решить неразрешимую задачу — что же в самом деле делать нашим юным героям? Мне было страшно, потому что вариантов у ребят не было. Только эта пустыня. И я был почти уверен в том, что Егор отлично понимал это в тот момент, когда бросился в открытую дверь. Знал, но надеялся на чудо. И в шкале его ценностей в тот момент было важнее увидеть Люсю, а остальное оставалось в тумане. За финишной ленточкой.

Впереди на асфальте, на большой площадке перед плавательным бассейном, лежало нечто разноцветное, словно клумба, какие устраивают в престижных парках, выращивая на них узор из множества цветов: незабудки изображают небо, тюльпаны — крышу дома, а ромашки — его стены.

Когда я подошел поближе, то увидел, что клумба — в самом деле громадный ковер, вернее, рваные куски ткани, прошлой формы которых я угадать не мог. Ясно было лишь то, что когда-то ткань была полосатой — полосы были желтыми и фиолетовыми.

От этих кусков тянулись веревки, длинные и крепкие, они сходились к лежащей на боку большой корзине, метра полтора в диаметре.

И как только я увидел корзину, то понял, что вижу остатки воздушного шара.

Необычная находка. Я подошел поближе, и тут из корзины показались пальцы, схватились за ее край, затем с трудом поднялся по пояс человек и спросил меня:

— Что фы тутт телаете? — Очевидно, этот человек и был финном Койвисто. О том же говорило и лицо незнакомца, изрезанное глубокими морщинами и окаймленное темно-рыжей шкиперской бородкой.

— А вы? — спросил я.

— Я охраняю воздушный транспорт, — сообщил человек. — Мое имя Арно Койвисто. Я из Хельсинки и совершал перелет через Петербург в Москву. К сожалению, я потерпел крушение и стал инвалид. У меня нет ног!

Он перевалился животом через край корзины, и я в самом деле убедился в том, что у Арно отрезаны ступни ног и культи замотаны тряпками, словно на ногах у него серые штаны.

Арно встал, держась за край корзины. Видимо, раньше он был очень высок — по крайней мере даже без ступней он не уступал мне ростом.