Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Там твоя знакомая? — спросил я.
— Слушай, комроты не обязан тебе отвечать! — взревел верный Мордвин.
— Я хотел помочь.
— Мне нельзя помочь, — сказал Коршун. — Мордвин останется с тобой. Чтобы ты снова в город не побежал.
Участок фронта, который мне предстояло оборонять, занимал траншею длиной метров сто, с углублениями, чтобы солдаты могли отдохнуть. Там лежала мешковина. Солдаты поднимались при моем приближении.
— Как вас накормили? — спросил я, потому что рачительный командир не поведет в бой голодных солдат.
— Кто
— А как здесь пищу развозят? — спросил я.
— В блиндаже лежит, — ответил Мордвин, — во взводном блиндаже. Не видали разве, командир?
Мне не хотелось признаваться, что за путешествиями в искусственный город я упустил дела взвода. Так что я сказал Ивану:
— Вольно, отдыхайте.
А сам велел Мордвину вести меня в блиндаж.
Блиндаж оказался такой же ямой, как и мой командный пункт, может, чуть побольше. Там стоял длинный стол, на нем несколько картонных коробок с галетами, а также три литровые фляги.
Я по-хозяйски подошел к столу. Я играл роль капитана броненосца «Потемкин», приготовившегося снимать пробу с солдатского обеда.
Я отвинтил крышку фляги и смело отхлебнул из нее. Я готов был к тому, что во фляге окажется спирт, потому выдохнул воздух. Но это была самая обыкновенная вода.
— И это все? — Я с удивлением посмотрел на Мордвина.
— А вы чего еще хотите? — спросил тот. — Люди довольны.
Вдоль стены, вытянув ноги, сидели три солдата, при виде меня они даже не поднялись, и поэтому в полутьме ямы я их не сразу разглядел.
Я хотел было спросить у них, довольны ли пищей, не будут ли бунтовать, но они снова закрыли глаза. «Пусть солдаты немного поспят…»
Выйдя из блиндажа, я продолжил путешествие по траншее. За исключением тех троих в блиндаже, никто не спал. Все были готовы отразить врага.
Я поднялся на приступку, чтобы заглянуть за бруствер.
Передо мной, до самого горизонта, затянутого обычной мглой, тянулась долина, перекопанная траншеями и ямами разного размера сохранности. Из земли торчали палки, даже бревна, виднелись какие-то железки. Именно железки, ржавые, гнутые, потерявшие первоначальный вид.
— А противника не видно? — спросил я Мордвина.
— Не высовывается, — ответил тот.
— А потом он сразу полезет?
— Никак нет. Сначала будет поединок, — ответил Мордвин. — А может, два поединка.
— Зачем нам поединки?
— Надо перед боем зарядиться, — сказал Мордвин.
— Коршун сказал, что ублюдки, — мне это слово далось с трудом, но хотелось казаться таким же ветераном, как бойцы, оставшиеся от старого состава взвода, — что ублюдки готовят какую-то вылазку до боевого времени.
— У штабных от страха глаза велики, — возразил Мордвин. — Зря Коршун им верит. Ублюдки хоть и гады, но тоже вперед не полезут.
Он говорил что-то еще, но я задумался и не прислушивался к Мордвину. Я подумал, что нигде нет потолков. Значит, здесь не боятся дождя и не опасаются бомбовых ударов.
И я подумал о Боробудуре.
Посреди острова Ява в Индонезии лежит великий и знаменитый храм Боробудур. Издали он похож на гигантскую коровью лепешку, упавшую на спину низкого
И не потому ли все здесь открыто сверху, что мы — наша жизнь, наша война — находимся под постоянным божественным взглядом?
Эта теория может оказаться плодотворной при условии, что я смогу ее проверить.
Я невольно кинул взгляд вверх — облака все так же неслись, серые, сизые, белесые. Но у меня уже возникло сомнение, облака ли это или завеса пара?
Я стоял, облокотившись о бруствер, и разглядывал смутный мир. Мир сплошной войны. Идущей извечно, но не оставляющей, как ни странно, ничего, кроме перекопанной и перемешанной земли. Где же трупы, оставшиеся после боев? Вернее всего, их хоронят.
Я оглянулся. Мордвин начищал наконечник копья сухой глиной.
— А ты давно здесь? — спросил я.
— Почти на пределе. Дольше, чем Коршун, — сказал Мордвин. — Скоро мне в отпуск идти.
— Домой?
— Черт его знает, ждут ли меня, — вздохнул тот. Впрочем, вполне искренне. — Пойду посмотрю, а там решу. Может, назад попрошусь. Тут порядок, а там — неизвестно.
— А куда мертвые деваются? — спросил я.
— Вопрос непонятный, — ответил старшина. — Ты человек образованный, младший командир, должен знать, что каждого хоронят по религиозному обряду — сжигают, чтобы душа летела, куда ей придется, пока не найдет новое тело.
— Такого патер-лама не говорил, — заметил я.
— А люди так думают. Все эти разговоры о червячках и собачках — это они придумали. Мы, старослужащие, знаем — человек всегда останется человеком. Кого душа найдет на замену, в того и притулится.
Глубокая философия Мордвина мне была недоступна. Но даже здесь, в мире искусственном и условном, как теневой театр, были свои ереси и внутренние споры.
— А за это не наказывают? — спросил я.
Мордвин не ответил.
Если за нами кто-то наблюдает, то мы, вернее всего, находимся под колпаком. И край колпака или купола, называйте как знаете, мы с Кимом видели, когда были в городе. И если это купол, то куда бы я ни пошел, то напорюсь на стенку. Вот проверка этого и будет моим следующим занятием. И еще: ведь мы как-то сюда попали. Верно? Значит, в куполе есть дырка. Дверь, ворота. Надо дождаться темноты… а сколько я уже здесь? Наверное, не меньше целого дня. И толком не захотел есть и не захотел спать… Значит, я сплю.
Я сплю?
Ни черта подобного. Я думаю, когда же наконец все лягут спать, чтобы взлететь наверх и дотронуться до крыши.
— А когда будет ночь? — спросил я Мордвина.
— Что? — не понял он.
— Ночь. Ты что, ночи не знаешь? Ты летний чукча?
— Ночь? А что такое летний чукча?
— Чукчи — такой народ, у них летом ночи не бывает, — объяснил я.
Он меня не понял — вынули из его головки понимание смены времени суток. Зачем?
— Но спать ты когда будешь? — спросил я.