Операция «Пальма-два», или Большое Плавание Рыбаков
Шрифт:
– Собирай манатки, рыбачок! Тебя дома ждут, телезвезда хренова!
Егорыч сглотнул слюну.
– Это… товарищ… так я ни при чем, товарищ!
– А кто при чем! Пушкин?!
– И Пушкин ни при чем. Сашок говорит, «сюрприз». Вот и вышло!
– Что за Сашок? – спросил мужчина от окна.
– Власин. Александр Васильевич, так сказать…
Толстяк в сером костюме приуныл и буркнул:
– Приданные силы… резидентура. Разберемся сами!
– Разбирайтесь! – тяжело вздохнул мужчина около окна и, зло взглянув на толстяка и Егорыча, быстрым шагом вышел из кабинета.
– Видал?
Егорыч понимающе закивал и тяжело вздохнул.
– Чего вздыхаешь-то? Кто тебя просил выступать сейчас?
– Так ведь дружба… перестройка… Мы же о чем… о связи, так сказать, народов и… это… партии…
– Какая связь! Какая партия! Тебе сейчас такую перестройку устроят, своих не узнаешь! Убирайся с глаз моих. А с Власиным пусть его командование разбирается. Они нам не подчинены, дипломаты плаща и кинжала, мать их!
– Куда мне теперь?
– Сиди пока в гостинице, носа не высовывай. Визит закончится, отправим вместе со всеми в Москву. Там пусть тебя твое начальство… любит страстно! Газетки не забудь захватить, рыбачок.
– Зачем? – глупо спросил Егорыч.
– Подстелешь, когда любить будут, идиот!
Егорыч выкатился из кабинета, серый от страха. Хотелось пить. В приемной стоял высокий молодой мужчина с сизыми пустыми глазами. Егорыч понял: это за ним.
– Я пить хочу! – сказал он тихо, с хрипотцой.
Мужчина подошел к небольшому серванту в углу комнаты, налил из графина, который стоял за стеклом витрины, стакан воды и молча протянул Егорычу. Тот схватил стакан и быстрыми глотками влил его в себя. Но словно ничего не выпил – во рту было так же сухо и противно. Он сам взялся за графин и дрожащими руками налил еще один стакан, расплескав воду. Выпил и растеряно кивнул.
– Поехали, – сказал мужчина с пустыми глазами.
– Куда? – спросил Егорыч.
– В гостиницу. Я теперь с вами буду.
– В номере?
– Внизу. Потом меня сменят.
Егорыч кивнул и поплелся следом за своим надсмотрщиком. В гостинице тот буркнул:
– Никуда не выходить. Обед закажите в номер. Скажете, заболел. Отъезд завтра, утром, со всеми. Никуда не звонить, ни с кем не общаться! Все ясно?
– Так точно! – кивнул Егорыч и пошел к себе в номер.
Он лег прямо в одежде на кровать, уставился влажными глазами в потолок. Через десять минут в дверь постучали. Егорыч поднялся и, не приглаживая поднявшийся за затылке хохолок, отпер дверь. В проеме стояла горничная, держа в руках газету с изображением Егорыча. Она что-то стала быстро говорить, улыбаться. Егорыч, ничего не понимая, пожимал плечами и печально смотрел на женщину. Но она втолкнула Егорыча в номер и достала из-за пазухи шариковую ручку. Егорыч догадался, что от него требуют автограф, и стал энергично крутить головой, отказываясь от подписи.
– Нет, нет, – говорил он, – это ошибка. Это не я! Это – Власин!
Но горничная не понимала и только умоляюще складывала руки на груди. Егорыч вздохнул в отчаянии и подписал фотографию в газете куцей закорючкой, лишь очень отдаленно напоминающей его подпись. Горничная радостно взвизгнула, подпрыгнула и исчезла с газетой и ручкой за дверью. Егорыч не успел вернуться на кровать, как в дверь опять
Он махнул рукой, схватил первую же протянутую ему ручку и быстро расписался на своих портретах. Все трое, улыбаясь, закивали и вышли. Егорыч выглянул в коридор. К его номеру приближались несколько девушек и высокий парень с фотоаппаратом. Егорыч попытался захлопнуть дверь, но был ослеплен вспышкой и откинут в сторону крупной девушкой, шедшей впереди всех. Егорыча схватили за руки и втащили в комнату. Девушки силой усадили его на застеленную постель и с ногами забрались в нее. Одна из них обхватила Егорыче за шею, вторая прижалась к его груди, а толстуха тяжело присела на худенькое Егорычево колено.
Фотограф несколько раз щелкнул объективом, продолжая ослеплять героя фоторепортажа яркими вспышками. Толстуха впилась губами в серую мятую Егорычеву щеку, фотоаппарат вновь щелкнул. Егорыч пытался отбиваться, но его зажали со всех сторон крепко. Вдруг толстуха взяла фотоаппарат, а Егорыча обнял фотограф. Это было уже слишком, и Егорыч заорал:
– Пошли вон! Сволочи! Полицию позову! Посла сюда! Помогите!
Но фотоаппарат все щелкал и щелкал. Когда все так же быстро удалились, как и появились, Егорыч почувствовал себя опустошенным, почти изнасилованным. В дверь опять постучали, властно и требовательно. Егорыч схватил в руки одежную щетку, рывком открыл дверь и что есть силы влепил щеткой по ближайшему лбу. Лоб принадлежал тому самому мужчине с сизыми пустыми глазами, что призван был наблюдать за Егорычем в гостинице. Тот от неожиданности открыл рот, отступил назад и рухнул на пол. Второй мужчина, которого Егорыч раньше не видел, отскочил в сторону и изготовился к обороне. Лицо его было напряжено, движения пластичные, хищные. Егорыч схватился за голову.
– Черт! Черт! Я не хотел! Думал… репортеры, хулиганы! Они меня достали, сволочи!
Тот, что сел на пол от удара щеткой, очумело крутил головой. В сизых глазах появилась некая мысль – растерянность, сменяемая злобой и болью.
– Ты даешь, мужик!
– Извини, брат! – нагнулся над ним Егорыч. – Ошибочка вышла!
– Ты больше так не ошибайся! – попросил с угрозой в голосе сидевший на полу. Он поднялся и примирительно махнул рукой второму мужчине. – Я своего коллегу привел тебе представить. Меня обратно вызывают, а внизу он будет.
– Да вы заходите, ребята! Выпьем чего-нибудь. Русские же люди!
Но мужчины как-то совсем одинаково ухмыльнулись: они вновь стали похожи друг на друга – серые, с пустыми глазами, со спесивыми ухмылками.
– Из номера не выходить, дверь никому не открывать! – распорядился новый надсмотрщик. Он втолкнул Егорыча в номер и закрыл дверь, потянув ее на себя.
Егорыч опять остался один. Он подошел к окну и посмотрел вниз. На противоположной стороне стояли несколько фотографов и одна телекамера. Увидев в окне Егорыча, они защелками фотоаппаратами, а камера засветилась красным огоньком. Егорыч устало махнул рукой и отошел от окна.