Операция «Пальма-два», или Большое Плавание Рыбаков
Шрифт:
– Ненцы – это кто? – зашумели репортеры в несколько голосов.
– Это как у вас индейцы! – сказал Егорыч строго, с обидой.
Все засмеялись. Директор, желая исправить неловкость и стал объяснять Егорычу:
– У нас нет индейцев. Это в Америке.
Егорыч понимающе кивнул, задрал кверху две сцепленные в замок руки и крикнул невпопад:
– Дружба! Дружба! Франция – Советский Союз!
Это всем понравилось. Директор подхватил:
– Гласность, перестройка, Горбачев! Дружба! Да здравствует Франция! Да здравствует генерал де Голль!
– Мсье! Что вам сказал генерал, когда
– Сказал, что империализму конец! Целовать стал! Очень был рад!
– Почему империализму конец? – не унималась вредная репортерша.
– Не знаю почему! Так сказал. Конец, и все! Спасибо, говорит, за подарок!
– А что там была за история с погрузкой контейнера с рыбой на борт вашего транспортного самолета? – выкрикнул полный американец средних лет и тонко улыбнулся.
Егорыч еще больше побледнел и пожал плечами.
– Перепутали немного. Чуть вам это… не тот подарок. Было! Чего скрывать-то! Сейчас гласность, перестройка! А тогда… Застой! Тоталитаризм! Сталин, Хрущев, Брежнев! Ракеты там разные! Сейчас нет! Сейчас – Горбачев! Демократия и это… социализм с человеческим лицом. Дружба! Дружба!
Глава 7
Американские репортеры вечно вставляли палки в чугунные колеса скрипучей советской телеги, и вот теперь вновь пытались превратить серьезное политическое событие в отвратительный, «клеветнический» (как было позже определено в советской прессе), балаган. Истина, конечно, требует того, чтобы о ней помнили. Но она далеко не всегда хочет, чтобы о ней говорили, и уж совсем не любит, когда говорят от ее имени.
Случилось такое на самом деле или нет, никто теперь уже и не скажет. Многие заинтересованы закопать информацию об этом в мусоре прошлых лет. Но кое-кто, как у нас было принято говорить, затаился в своем Лэнгли или даже в самом Пентагоне, и в нужное время в нужном месте вытащил на общее обозрение старую неправдоподобную историю и, будто помоями, обрызгал светлое настоящее, где рука об руку с западной демократией шагали «гласность и перестройка».
С высоты уже сегодняшних лет, когда и гласность, и перестройка с их названной (отнюдь не кровной!) «сестрой» – западной демократией стали такой же архаикой, как в 1987-м представлялись события 1966-го, приходится вспоминать, что же все-таки произошло в Томске ранним июньским утром 1966 года, а именно на следующий день после вручения дорогого подарка французскому президенту.
Вернемся и мы назад, в тот незабвенный для многих год…
Борт транспортной военной авиации готовили к рейсу в Париж. Первым делом проверили документацию – не вкрался ли какой-нибудь военный секрет в бортовые бумаги! Двое чекистов в штатском строго листали полетные журналы, листы с отчетами о маршрутах, просматривали подробные карты и даже личные бумаги экипажа. Когда что-нибудь подозрительное обнаруживалось, они переглядывались, сокрушенно качали головой и тяжело вздыхали. Затем затаившуюся среди штатного писарского мусора государственную тайну аккуратно извлекали и бережно клали в картонную папку – это вывозить нельзя! Враг мог воспользоваться нашим ротозейством
Через три с половиной часа кропотливой работы чекисты, прихватив увесистую папку, исчезли. Старший из них перед тем, как спуститься по трапу, укоризненно посмотрел в глаза командиру экипажа: что, мол, вы за люди, летуны! Вам бы все в облаках развлекаться, помахивать крылышками, дармовой спирт глушить! А где передовая, вам и не ведомо! А она – вот ведь, в невидимой своей ипостаси. И стоят на ней в бессрочном наряде суровые парни в серых плащах, кожаных кепках и фетровых шляпах, под которыми неслышно и незаметно живет холодный ум. Где же ваши горячие сердца, пилоты родины! Они в нашей груди! Разве держите вы свои штурвалы чистыми руками?! Да нет же! Потому что чистые руки у нас: они спрятаны в карманах плащей и ухватились цепко за рукоятки наганов.
Все это командир прочел в глазах особиста и виновато вздохнул. Признал и свою вину, и его превосходство. Удовлетворенные произведенным эффектом, штатские растворились в предрассветной мгле военного аэродрома.
Через пятнадцать минут радист доложил командиру:
– Говорят, к нам еще троих на борт сажают, сопровождающих… особистов.
– Кто говорит? – рявкнул командир.
– А кто его знает, товарищ подполковник! По связи сообщили. Ждите гостей, троих, и все тут! Мое дело маленькое…
– А мое и подавно. – буркнул командир. – Пусть хоть всю Лубянку сюда привезут. Ты, главное, про спецгруз запроси. Когда доставят?
– Рыбу, что ли?
– Тихо ты! Приказано не болтать. «Спецгруз», и все тут! Понял?
– Так точно, товарищ командир. Как не понять? «Спецгруз», он и есть «спецгруз». Не впервой! – Радист отошел в сторону и покачал головой: – Что рыба, что не рыба – все едино! Сказано довезти – довезем. Скажут – сожрать – сожрем! Без соли, коли велят!
Груз ждали недолго – минут двадцать. К самолету на низкой телеге под тяжелым брезентовым чехлом торжественно и чинно четверо старослужащих везли контейнер. Они остановились под невысоким носом самолета, и один из них, задрав голову, крикнул:
– Эй, кто там! На борту!
В нижнем иллюминаторе появилась голова командира. Он зашевелил губами, явно подбадривая солдат. Судя по блеску его глаз, слова содержали самые точные и емкие выражения, имеющиеся в родном языке.
– Понял, – сказал один из солдат.
К контейнеру подошли трое мужчин в штатском. Один из них заглянул в лицо понятливому служивому и процедил сквозь зубы:
– И что же ты понял?
Солдат струхнул, покраснел.
– Что положено, понял, э-э-э… товарищ…
– Кому положено?
– Не могу знать… товарищ…
– Не можешь – так не вякай!
– Есть не вякать!
Штатский победно взглянул на коллег и кивнул:
– Вези груз в самолет, боец! Живо!
– Есть!
Служивые стали толкать телегу к разинутому брюху транспортного самолета. Колеса телеги дробно застучали по настилу подъемника, и через минуту контейнер поглотило черное жерло. Солдаты выскочили оттуда уже без телеги и контейнера, будто ошпаренные, и, козырнув трем мрачным типам, понеслись подальше от самолета.