Шрифт:
Виктор Мельников
Операция средней тяжести
Виктор Семенович Мельников родился в мае 1948 года в Казахстане. Много ездил по стране. Около двадцати лет прожил в Риге. Сейчас живет в Коломне Московской области.
Член Союза писателей России. Автор сборников прозы "Отчий дом", "Зеленый крест", "А на дворе была весна..." и других.
Главный редактор "Коломенского альманаха".
Не отрекаются любя...
В.Тушнова
Алексей Михайлович Баталов чувствовал: должно что-то произойти.
Собирался объясниться с женой, не смог - духу не хватило. Альбина все это время была
И только сегодня за завтраком решился:
– Альбина, я хочу тебе сказать... Это серьезно. Я давно люблю другую женщину.
– вымолвил тихо, почти бесстрастно, но в душе словно что-то оборвалось, облегчения не наступило.
– Ты можешь судить меня как угодно и называть, как хочешь... И будешь, наверно, права, но так случилось...
Альбина стояла у плиты, повернувшись к нему спиной, дожаривая сырники, и он не мог видеть ее мгновенно замершего взгляда, медленно бледнеющих щек. Она переложила поджаристые сырники на тарелку и подала мужу как ни в чем не бывало.
– Значит, у тебя любовь...
– ни одна жилочка не дрогнула на ее лице.Что ж... правильно. Двух дочерей замуж выдали, теперь самое время и о себе подумать... Тем более, в твоем возрасте глубокая, искренняя любовь - вещь редкая.
– Альбина положила себе в тарелку и села напротив. Взгляд ее был чист. И только по побледневшему лицу жены Алексей мог понять, чего стоило это спокойствие.
– Но только, милый Лешенька, упреков за бесцельно прожитые годы, кстати, ради тебя и твоей карьеры, ты от меня не услышишь.
– Она жевала быстро, словно торопилась.
– Когда ты увянешь... да-да, увянешь, а это будет, я думаю, через пять-шесть лет, и ты это знаешь, как врач, возвращаться домой не придется. Не приму... А что касается твоей Эммочки, "опытной" молодой врачихи, то с ее аппетитами- она тебя быстро переварит... Ей не ты нужен. Ей нужен мужик. Не муж, не мужчина, а просто хороший мужик. А это категория, как известно, временная.
– Она помолчала, а потом добавила: - И тогда уж не кидайся ни к дочерям, ни ко мне... Крепись, как знаешь...
Баталов замер с кружкой в руке.
– Так ты все знала?..
– Все знают, а почему мне не знать? Представь себе, я ее даже видела. Жена поднялась и, поставив тарелки в раковину, принялась мыть.
– Да, видела, яркую, с пышными достоинствами. У тебя неплохой вкус.
Вода с шумом хлестала в раковину. Помолчав, Баталов спросил:
– А почему не сказала?
– Не знаю...
– жена пожала плечами.
– Может, ради дочерей, может, ради себя... Или даже тебя. Ведь стыдно самой волну поднимать. Ты все же не дворник, человек известный, а тут - срам на весь город.
Прикрутила воду, сняла пестренький фартук, аккуратно повесила в простенке.
– В общем, Лешенька, поступай, как знаешь. Ты всегда у нас был голо-ва. Так что решай.
– И спокойно, словно ничего не случилось, вышла из кухни.
Баталов сидел подавленный. Он-то надеялся, что сегодня это наконец разрешится, но все опять ложилось на его плечи. "Сам... сам... Опять - решай сам. А что решать? Вроде и так все решено". Конечно, в пылу скандала ему было бы легче вскочить, собрать вещи и уйти, хлопнув дверью. Уйти к той, которая давно ждала его... А так...
Баталов тяжело поднялся и, взглянув на часы, стал привычно собираться на работу. На душе было муторно, скверно. Мелькнула мысль - подойти к Альбине, сказать какие-то утешительные, ласковые слова. Но вместо этого, уже в дверях, с "дипломатом" в руках, он, как обычно, произнес погромче, чтоб она там, в комнате, услышала:
– Ну, пока... Я пошел... До вечера...
На улице сквозь утреннюю дымку по-весеннему голубело небо. И раннее солнце играло в окнах верхних этажей. Баталов шел быстрым шагом, жадно ловя ртом свежий воздух. Встречный ветер трепал его темные, пока без седины, волосы. Но ни свежесть ветра, ни утренний свет не радовали душу. Не покидало ощущение надвигающейся тревоги. Предчувствие катастрофы. Скорей бы дойти до больницы, добраться до своего кабинета и, еще до "летучки" у главного, привычно сесть в свое, давно не новое, но - свое, кожаное кресло. Но вот что он скажет Эмме, которая наверняка ждет его, - думать не хотел.
В больнице, как и положено в этот ранний час, все просыпалось, оживало. Знакомые звуки доносились из палат, кабинетов, подсобок. Эмма поджидала его в длинном больничном коридоре. Некоторое время они шли рядом молча, он широким, небрежным шагом, она, уже в белом халате, - постукивая каблуками.
Наконец спросила:
– Сказал?
Баталов кивнул.
– Был скандал?
– Хуже... Не было... ничего.
Она облегченно вздохнула.
– Ну, слава Богу... А то прячемся от всех, как школьники... Главное, что сказал...
Он отпер дверь кабинета, буркнул:
– Как раз не главное.
– Снял, швырнул на диван шарф, пальто. "Дипломат" поставил у стола и опустился наконец в свое черное кожаное кресло. Прикрыл глаза, как от боли.
Эмма молча подобрала одежду, аккуратно повесила в шкаф на плечики. Подойдя к двери, повернула ключ. Баталов открыл глаза и стал наблюдать за ней.
Перехватив его взгляд, она ответила ему улыбкой, - преданной, лучезарной, которую он так любил. Молода и хороша - этакая рыжеволосая Кармен. С зелеными изумрудными глазами, с губами, полными зова и нежности. Создал же Бог такое чудо!
Уже третий год, как она появилась в их городе, переехала из Туапсе. Работает врачом-анастезиологом здесь, в больнице, и все обжигает его своим присутствием. Все манит, манит. Наваждение какое-то...
Баталов поначалу сопротивлялся неожиданному чувству. Не был фатом или повесой. Стабильность в доме, в семье всегда была для него главным. Однако же - грянуло. И он однажды "сломался", не выдержал... Тем более к тому времени и взрослые дочери, одна за другой выйдя замуж, покинули дом... Так и пошло, пошло...
Эмма, подойдя сзади, положила ему на плечи руки, склонила голову к его плечу, он почувствовал тонкий аромат ее духов. Услышал шепот:
– Не переживай... Не думай о ней... Все перемелется, вот увидишь. Я же рядом...
Он прижал эти теплые руки, ощутил нежность молодой кожи.
– Я не о ней думаю, - слукавил.
– О нас, о дочерях... Узнают - скажут: совсем рехнулся наш старик. Седина в бороду, бес в ребро...
Крутанув его кресло, Эмма возразила:
– Ну что ты? Что ты? Не смей так говорить! Какой ты старик?
– теперь они были лицом к лицу.