Операция "Вечность" (сборник)
Шрифт:
— Когда лететь?
Он очень медленно повернул голову и взглянул мне в глаза. Прошло некоторое время, пока он ответил. В его взгляде не было ни удивления, ни удовлетворения.
— Это зависит не от меня, — сказал он. — Но ждать нельзя.
— Подготовкой будете руководить вы?
Он кивнул, не спуская с меня глаз.
— Где?
— Вероятнее всего, на Бруно. Во всяком случае, не здесь.
— Я еду.
— Пойдешь завтра в Комплекс?
— Я еду, — повторил я. — В Комплекс пойду сейчас.
Он поднял брови. В его взгляде я прочел участие.
— Там сейчас никого нет…
— Пусть вызовут, — сказал я. — Это-то вы можете для меня сделать.
— Что случилось? — он поднял брови.
Я улыбнулся. Вернее, улыбнулись мои губы.
— Ничего. Через несколько дней я буду на Бруно. Дождусь вас там. Либо слетаю куда-нибудь еще. И давайте не будем больше об этом.
На сей раз их было двое. Они делали свое дело с каменными лицами. Занимались исключительно аппаратурой. Раза два перекинулись взглядами. Мне показалось, что им во мне мешало все, что они не могли использовать как носитель информации.
Когда они закончили, в лабораторию вошел Каллен. Спокойный и невозмутимый. В скафандре пилота — надевай шлем и вылезай в пустоту. Он сказал, что штаб операции перебирается на четырнадцатую орбитальную и к тому же незамедлительно. Грениан уже полетел, он с Норином и остальными вылетает через четверть часа. Дружески предупредил, чтобы я не удивлялся, если кроме них застану там еще несколько человек.
— Мы придаем, — он так и сказал: "Мы придаем", — операции ТП — Трансплутон — серьезнейшее значение.
Интересно, кто им придумывает криптонимы. Можно не сомневаться, что среди этих "нескольких человек" окажутся члены Совета, десяток других знаменитостей и, наконец, такие, как я, чтобы было из чего выбирать. Ну, что ж. Если "мы придаем" такое значение…
Каллен относился ко мне по-дружески. Таким тоном разговаривал мой брат, когда хотел выудить у меня на мороженое. Наконец он поднял палец, некоторое время внимательно рассматривал его, потом сказал:
— С этого момента тебя нет нигде и ни для кого. Ты передан четырнадцатой. Это все, что о тебе будут знать. Знакомые, друзья… если они у тебя есть, — добавил он тем же тоном.
Мне оставалось только усмехнуться.
— Они там, — добавил он доверительно, не без сарказма напирая на «они», — обеспокоены. Может, подозревают, что пантомат установил тайные связи с наземными вспомогательными компьютерами. Либо принялся втихую изготовлять генераторы антиматерии и, пока мы тут с тобой беседуем, наводит на цель первые десять батарей. Кто знает, что за этим кроется? Может, пришельцы с Веги? Шутки шутками, — серьезно сказал он, — а знаешь ли ты, что произойдет, если люди узнают, что один из аппаратов, способных заменить тысячи научных учреждений всех направлений, перестал нам подчиняться? Более того, пытается обмануть нас, прикидываясь невинным младенцем? Либо перешел в услужение к кому-то другому?
— Нет, не знаю, — спокойно сказал я. — Интересно, что?
Он замолчал, но только на мгновение. Сверкнул глазами, потом лицо его снова стало спокойным.
— Уверяю тебя — ничего хорошего. Если может отказать пантомат, услугами которого многие годы пользовалась каждая школа, не говоря уж о специалистах, то тем более нельзя доверять такой в принципе непроверяемой штуке, как вечность… У нас и без того полно забот. Тебе кое-что об этом известно… — многозначительно добавил он.
— Известно, — согласился я. — Но не сомневаюсь, что уж с этим-то вы как-нибудь справитесь. Так когда я должен быть там?
Он немного помолчал, словно переваривая мой вопрос.
— Послезавтра. За тобой придет стартовый, Ротц. До того времени сиди здесь.
Это могло усложнить дело. Я быстро спросил:
— Можно заглянуть домой?
Ответ у него был готов заранее, хотя он и сделал вид, будто задумался.
— Только на минутку… Разумеется, ты знаешь, что сказать…
Я знал, а как же.
— Вот еще что, — бросил я как бы мимоходом. — Когда будет известно, что ваш идол, — я показал на аппаратуру, — сработал? Случаются дубли?
— В принципе нет. По крайней мере, мне об этом слышать не доводилось. В случае чего — сам убедишься… — он рассмеялся. По его глазам было видно, что он представил себе, как в пустоте у меня расползается скафандр или я попадаю в бочку с концентрированной кислотой.
Ротц разбудил меня ночью. Спросил, все ли у меня готово, и сказал, что через два часа ждет на стартовой площадке. Было три часа ночи. Или, если угодно, утра.
Я подошел к аппарату и набрал шифр. Прошло несколько секунд, прежде чем на экране появилось лицо отца. Он, конечно же, был одет. Как и обычно, он проводил ночь в лаборатории, колдуя над своими световодами.
— Уезжаю, — сказал я. — Хотел попрощаться.
— Сейчас? — спросил он.
— Так получилось. Пожалуйста, не буди маму. Что ты скажешь, если я предложу прогуляться?
Он задумался. Перспектива оторваться хотя бы на минуту от щита с даторами его не радовала, но верх взяло чувство отчего долга.
— Где встречаемся? — коротко спросил он.
Мне раздумывать не приходилось. Я все просчитал с точностью до секунд и миллиметров, как говаривал Норин.
— На старом аэродроме, за холмами. Доберешься за пять минут. Я прилечу точно в четыре, — я не дал ему произнести больше ни слова. Рисковать было нельзя.
Экран погас. Я встал и не спеша натянул комбинезон. Упакованный ранец лежал в углу. Выглядел он не на много пристойнее, чем тогда, когда я покидал Европу. Кроме нескольких личных мелочей в нем лежала копия последней записи, появившейся в результате пятичасового опроса.