Операция "Вечность" (сборник)

Булычев Кир

— Нет… — ответил он не сразу.

Он постоял еще немного, потом, не удостоив меня взглядом, с трудом выпрямился. Ловким движением плеча поправил старый, полупустой рюкзак и направился было к домику, но неожиданно остановился, словно вспомнив что-то, повернулся ко мне боком и спросил:

— Тебе что-нибудь надо?

— Не знаю, — ответил я бездумно. Он кивнул, будто именно этого и ожидал. Видимо, уже смирился с мыслью, что людям от него ничего не нужно. Либо они не знают, чего хотят. Он обошел портер и скрылся в домике. Оттуда донесся приглушенный

стук, словно кто-то скинул ботинки на деревянный пол, и воцарилась тишина. Я переждал немного, потом оттолкнулся от барьера и, не соображая еще зачем, направился к домику. Это был типичный горный приют, где можно напиться молока, достать мозольный пластырь и связаться, допустим, с базой на Ганимеде.

— Ну? — услышал я, как только приоткрыл дверь. — Придумал?

Внутри было темно. Окна выходили на север. Кроме небольшой стойки и полок с продуктами мне удалось высмотреть лишь одно-единственное кресло.

— Воды не найдется? — спросил я.

В темноте послышалось тихое ворчание. Потом над стойкой загорелся желтый свет. Старик поднялся, порылся в посуде, подал мне большую прозрачную кружку. Вода пахла дождем.

Я выпил, глубоко вздохнул и наугад протянул руку с пустой кружкой. Старик опять заворчал, бросил кружку в угол и вернулся в кресло.

— Вы, небось, боялись, что я упаду? — начал я, лишь бы что-то сказать.

Молчание. Надо идти. Оставить его в покое. Но ведь он сам спрашивал, не надо ли мне чего. Я мог ответить, что мне нужен именно он.

— Откуда вы? — спросил я. — Местный?

Он долго раздумывал, прежде чем ответить.

— Местный и не местный. С гор.

— Водили экскурсии?

— Водил. Ты меня знаешь?

— Я ходил один. Вернее, с девушкой. Давно.

— Давно, — неожиданно подтвердил он. — Теперь уже никто не ходит. Разве что полюбоваться фиордом… Но в горы не ходят, — повторил он. В его голосе не было сожаления. Он просто отметил факт.

— Как не ходят? — удивился я. — Почему?

Он не пошевелился.

— Потому что нельзя убиться… — проворчал он.

Это объясняло все. Нельзя убиться…

И неожиданно меня осенило. Горы — это испытание. Одно из тех, какие имеют смысл лишь тогда, когда не известно, чем все может кончиться. А теперь это испытание можно повторять до бесконечности. Даже не потому, что невозможно убиться. Перестало существовать ограничение во времени. Никто не идет в горы, самое большее — приезжают посмотреть отсюда на залив.

Лучшего приговора операции «Вечность» не придумаешь. А ведь горы — всего лишь один из возможных вариантов. Можно привести их тысячи. Здорово нам удружили. Сами не представляют, как здорово…

— Вы не можете умереть, верно? — спросил я, еще не успев как следует подумать.

Он рассмеялся. Вряд ли такое случалось с ним чаще, чем раз в десять лет.

— Я? — пробормотал он наконец. — Нет, сынок. Я слишком стар. Ни папочки, ни мамочки… Я свое прожил… Ты — другое дело. Может, когда-нибудь вернешься сюда. Я не могу умереть, надо

же… — он опять рассмеялся. — Отлично ты это придумал, сынок…

— Спасибо за воду, — сказал я, пятясь к выходу.

— Не за что, — в голосе старика по-прежнему звучало веселье. — Куда поедешь теперь?

Я пожал плечами.

— Никуда. Переночую здесь.

Он принял это как должное.

— Ну, тогда спокойной ночи.

Ледник на одной из отдаленных вершин вспыхнул. Несколько минут лучи солнца словно просвечивали сквозь куполообразную вершину горы, потом сразу наступила тьма. Я перешел на западный край площадки и постоял там, провожая взглядом сходившие с поверхности моря краски. Чувствовал я себя странно. Шум крови в висках отгораживал меня от звуков вокруг, отголосков далекого порта, усыпляющих поселки, и тихого поскрипывания кресла в нескольких метрах отсюда. Снова вспомнились слова старика: "Но в горы не ходят".

Разумеется. Они должны были это предвидеть. Но, вероятно, решили, что игра все же стоит свеч. А если нет? Если они приняли все на веру, опираясь на мнение энтузиастов, подтвержденное не аргументами, а авторитетами? Пускай, это их дело. Что до меня, то я не позволю лишить себя такой штуки, как время.

Мне стало зябко. Холодало быстро, как всегда на такой высоте. Потирая руки, я спустился к портеру. Разложил кресло, поднял стекла и устроился поудобнее. Некоторое время бездумно глядел в пластиковую обивку салона, потом уснул.

Разбудило меня покачивание. Я открыл глаза и увидел прильнувшее к стеклу лицо старика. В левой руке он держал кружку, а правой за ручку покачивал машину.

Я переждал, пока спинка кресла поднимется, и отворил дверцу. Взял кружку и, обжигаясь горячим молоком, осмотрелся. Солнце стояло высоко. Воздух был насыщен влагой.

— Хорошо спалось? — старик показал бородой на крышу портера.

Я допил молоко и вернул кружку.

— Как везде, — сказал я. — Благодарю.

— В горы идешь? — спросил он.

Я задумался. У меня не было никаких планов. В горы я мог пойти с таким же успехом, как, например, поиграть в теннис. Либо полететь в Антарктиду.

Я вылез из машины, потянулся, пригладил волосы. Старик отступил на несколько шагов. В глазах у него таилась улыбка.

И тут совершенно беспричинно меня охватило бешенство. Они позволили превратить себя в бессмертные деревья и еще недовольны, когда кто-то думает иначе! Я им скажу. Мне есть что им сказать!

Я стиснул челюсти. На лице старика отразилось удивление, потом что-то вроде обиды, наконец, опасение. Он отошел на несколько шагов и протянул вперед руку с кружкой, словно хотел заслониться от меня. Мне это было безразлично. Я проворчал что-то, вскочил в машину и изо всех сил хлопнул дверцей. Звук получился такой, будто громыхнула куча пустых консервных банок. Я запустил двигатель и рванул с места. Обернулся я всего лишь раз. Старый проводник стоял неподвижно, все еще держа в вытянутой руке пустую кружку.