Операция "Вечность" (сборник)
Шрифт:
Я пожал плечами.
— А сейчас этой границы нет? — буркнул я. — Не далее как позавчера я встретил старика, который смеялся до слез только потому, что я спросил его, может ли он умереть. Просто его родители умерли раньше.
— А кто-нибудь из нас мог это предотвратить? — спросил Грениан таким тоном, словно говорил с ребенком.
— Я только пытаюсь объяснить, почему для меня ваша игра неприемлема. Я защищаюсь — не нападаю. Меня попросту шантажировали. Либо баночка в коллекции семейных генофоров, либо — ищи счастья на плантациях рениевой руды. Кстати, грибки — ваша идея?
Он рассмеялся и медленно покачал головой.
— Нет. Но я знаю, о чем ты. Согласен, на твоем месте я тоже не возликовал бы. Из чего, однако, — предупредил он, — ничего не следует.
— Для кого как, — проворчал я.
— Ты говорил о Норине, о Фине, — напомнил он.
— И напрасно, — прервал я. — Напрасно говорил. Мне не хотелось бы повторять свою ошибку.
— Прости, — он стал серьезным. — Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Я имел в виду ее родителей. Тебя, как ты это назвал, поразил их интерес. Но задумайся на минуту. Все мы люди и не всегда вольны в своих чувствах. Кстати, это не так плохо. Так вот, им достаточно того, что их дочь жива. Что она с ними. Но ведь это был первый в их жизни случай реанимации. Они пережили тяжелый удар, потом появилась надежда, ее сменили часы неуверенности, наконец, захлестнула радость. И вот появился обыкновенный человеческий интерес, если хочешь, любопытство. Подумай об этом. Не о той конкретной ситуации. О себе. О своем отношении ко многому. К людям. Впрочем, зачем я об этом говорю? Все. Больше не буду, — закончил он извиняющимся тоном.
Я внимательно смотрел на него. Мне вдруг показалось, будто я что-то упустил. А ведь с того момента, как каменная площадка с розовым домиком скрылась за поворотом, я вел себя так, словно каждое мое движение было заранее обдумано.
Я был спокоен. Дело не в словах. То, что я говорю, не имеет значения. Беседа с Гренианом тоже всего лишь эпизод, ведущий в никуда. Так обстоят дела. Иначе я не могу.
Я осмотрелся. Солнце перевалило. за реку, и залив горел серебром. На террассе было еще несколько человек. Столики, готовые по первому зову подать все, что угодно, выстроились вдоль невысокой стеклянной стены. Кофе быстро остывал, теряя аромат.
— Ну? — наконец заговорил Грениан. — Отведаем вкус вечности?
— Без меня, — твердо сказал я.
Он вздохнул, допил кофе и отодвинул чашку.
— Так я и думал, — сказал он. — Я тебя не убедил.
— Не ваша вина, — ответил я. — Если для вас это что-нибудь значит, я рад, что до конца дней своих смогу беседовать с вами…
— До конца дней своих, — пожал он плечами. — До конца дней…
Я встал и взглянул ему в глаза. Что-то в них блеснуло. Он резко поднял руку.
— Подожди. Сядь. Я должен тебе еще кое-что сказать. Нет, — добавил он быстро, видя, что я заколебался, — убеждать тебя я не стану. Во всяком случае, не сейчас. Но есть у меня конкретное предложение.
Я сел.
— Вчера я был в Центре. Обсуждались результаты ваших работ на Тихом. Это серьезное дело.
Надо думать. Иначе б они не вызвали Грениана. Он был одним из крупнейших биоников. Себя он называл демагогом, потому что, по его словам, "обучал бедные мертвые мозги правде, но правде неполной". Именно он программировал и обучал пантоматы. По-видимому, мое сообщение принято всерьез. И то хорошо.
— Короче говоря, — начал он, немного помолчав, — здесь, на Земле, мы ничего не решим. Надо лететь… Не исключено, что это просто попадание метеорита, который каким-то образом прошел незамеченным. Но в любом случае есть нечто такое, чего мы не понимаем. А понять необходимо. Известно, при каких обстоятельствах пантоматы могут стать опасными, но мы не знаем, каковы симптомы отклонения от нормы. Поэтому миссия становится достаточно деликатной как для того, кто полетит, так и для тех, кто его туда пошлет. Мы подумали о тебе. Ты подал рапорт, лучше других знаешь результаты исследований… Разумеется, последнее слово, как всегда, будет за медиками. В том случае, если ты решишься…
— Как вам известно, — сказал я хмуро, — времени у меня достаточно.
— Я думал и об этом, — признался он. — Только вот… — он замолчал и внимательно посмотрел на меня.
— Вы спрашиваете себя, в здравом ли я уме, — каждое мое слово было льдинкой. — То есть настолько ли в здравом, чтобы мне можно было доверить нечто большее, чем выращивание концентраторов? А может, весь наш разговор — всего лишь этакий невинный тестик? Ну, и как я справился?
— Средне, — без улыбки ответил он. — Меня больше волнует другое. Ты полетишь только в том случае, если позволишь снять с себя запись. Короче: да или нет?
— Нет.
Лицо его посуровело, но в глазах по-прежнему не было гнева.
— Жаль, — сказал он поднимаясь. — Я думал, ты сможешь преодолеть в себе неприязнь, предполагал даже, что понимаю ее причины. Так получается, — добавил он, повернувшись лицом к морю, — что ты подходишь больше других. Но, сам понимаешь, учитывая известный риск, мы вынуждены выбрать того, кто… застрахован. Если уж можем выбирать.
— Нет, — повторил я.
Грениан постоял еще немного, словно рассматривая что-то на линии горизонта. Его губы несколько раз шевельнулись, будто он спрашивал себя, что делать теперь. Я не мог ему ничем помочь.
Наконец он на мгновение прикрыл глаза, потом кивнул и направился к выходу. Проходя мимо, сказал:
— Жаль…
"Кого он жалеет? — пронеслось у меня в голове. — Ведь не меня же. Себя? Не будем преувеличивать. Нет. Он сожалеет, что проблему, связанную с пантоматом, не может доверить тому, кто, по его мнению, разобрался бы в ней лучше других. Все остальное не в счет." Вспомнились слова Каллена: "Либо ты идешь вместе с людьми, либо ты нам не нужен". Последнее я досказал уже сам. Не важно. "Вместе с людьми". Кто здесь, собственно, идет с людьми? Если предположить, например, что я тоже человек?
Одно ясно: я им не нужен. Никому я не нужен, если подумать. Грениан высказал это более обтекаемо. Но смысл тот же.
И тут я почувствовал, что во мне просыпается нечто такое, что давно уже затаилось и лишь ждало момента, чтобы проснуться. Я вздрогнул. Мне вдруг стало жарко. Как же все просто! Дьявольски просто! То, что я сделаю. Единственное, что я мог сделать.
Я кинулся за Гренианом. Он остановился, прежде чем я успел его окликнуть. Когда я заговорил, мой голос звучал нормально. Дыхание было спокойным.