Операция "Вечность" (сборник)
Шрифт:
Треть комнаты занимали актеры в исторических костюмах. Сцена изображала бальный зал. Актеры двигались с каким-то неестественным шармом, свидетельствовавшим о том, что им есть что скрывать друг от друга. Что именно, я так и не узнал, потому что мать тут же выключила звук.
— Мы беспокоились, — сказала она просто. — Никто не знал, где ты.
Ни слова о Фине.
Я присел на подлокотник ее кресла.
— Бывает, — проворчал я. — Тут уж ничего не попишешь. Как отец?
Мама взглянула на лесенку, ведущую на второй этаж.
— Работает, — вздохнула она. — Был Грениан. Говорит, проходил мимо и забежал, чтобы повидать тебя. Рассказывал о спутниках
Да, Грениан действительно некоторое время был там. Но вряд ли его обратная дорога со спутников Сатурна проходила мимо нашего дома. Незачем было обращаться к компьютеру, чтобы додуматься, чему я обязан такой «случайностью». Вернее, кому.
Грениан. Человек, которого я любил больше всех профессоров и которому обязан больше, чем кому бы то ни было. В свое время именно он подкинул мне идею о планетарной службе, когда уже после экзамена по пилотажу я пришел узнать его мнение о какой-то части моей дипломной работы. Старая история. Конечно, в любой другой ситуации я чувствовал бы себя увереннее, зная, что он рядом. Однако сейчас — лучше бы он еще на несколько месяцев задержался на спутниках Сатурна.
На лестнице послышались быстрые шаги. Отец. Он спустился в холл, бросил на меня мимолетный взгляд и молча выключил телегол. Люди в пестрых костюмах растаяли, как след пролетевшего метеорита. Экран спрятался в стену, превратившись в большое прямоугольное окно.
Я прищурился. Меня больше устраивал полумрак с беззвучно передвигавшимися в нем бесплотными фигурами. Я был в том состоянии, которое случается в первый момент после пробуждения, когда человек уже знает, что все прошедшее было сном, но по инерции продолжает улыбаться. Правда, мой сон был дурным. Он ляжет тенью на весь наступающий день. В этом я мог не сомневаться.
— Уезжаю, — сказал я. — Не заставляйте меня говорить.
Отец пересек комнату и остановился у меня за спиной. Мама не повернула головы.
— Так, — проворчал он. Это прозвучало как последний удар молотка по хорошо вбитому гвоздю. — Будешь работать?
Я не ответил. Работать? А что еще? Осесть на каком-нибудь острове, плавать и смотреть фильмы по телеголу? Я подумал о Грениане: если он решил поговорить со мной, нечего прикидываться, будто ничего не знаешь. Чем скорее все кончится, тем лучше.
— Плантациям руды на Азорах нужны фотоники, — услышал я голос отца.
Я вздрогнул. Плантации руды… Да. Это определенно больше, чем я мог ожидать. Я представил себе бесконечную плоскость красноватой плесени, покрывающей море. Маленькие белесые растения, почти лишенные листьев. Иногда появляются даже цветы… После сбора урожая море напоминает скверно выметенный двор. Люди избегали районов, отведенных под плантации концентраторов, и не удивительно. Хорошо. Стану плантатором.
— Что там у них? — спокойно спросил я.
— Рений, — ответил отец. — Этакие грибки… Руда рения…
Ага, стало быть, грибки. Миллиарды бесформенных растеньиц, высасывающих из морской воды рений. Когда-то это было сенсацией. Сегодня — очередная головоломка для специалистов по рекультивации. Пусть будет так. Все равно. Не поеду я ни на какие Азоры.
— Лечу, — я встал и пошел к двери. — Нельзя опаздывать. Пожалуйста, — добавил я уже с порога, — не обижайтесь. Единственное, что я могу сейчас для вас сделать, это убраться поскорее. Думаю, вы найдете общий язык с родителями Фины… — мне пришлось сглотнуть и немного переждать, чтобы овладеть голосом… — Иду. Со мной ничего не случится. До свидания.
Я не взглянул на них. С кресла, в котором сидела
4 — И долго? — повторил я. — У человека одно я.
Оно сформировано информацией, поступавшей в детстве, в школе, в течение жизни. Но существует предел емкости мозга. Наступает момент, когда для того, чтобы принять новую информацию, необходимо стереть что-то из уже накопленной. Что именно — мы не выбираем. Во всяком случае, сознательно не выбираем. Скажите, сколь долго можно оставаться самим собой? Пятьсот лет? Тысячу? Десять миллионов? Или я спятил, или все ваше бессмертие — фикция. Не знаю, что может быть очевидней. А может, вы позволили себе на минуткудругую сунуть голову в песок? Этакое маленькое, малюсенькое "поживем — увидим"?
Грениан внимательно смотрел на меня. В уголках его рта таилась улыбка, но она была там всегда. В разговоре он интересовался не тем, кто говорит, а тем, что говорят. После каждой встречи с ним я чувствовал себя так, словно только что вышел из, освежающей купели. Он немного подумал, прежде чем ответить.
— Мы очень тщательно, — начал он наконец низким глухим голосом с отчетливым певучим акцентом, — готовились к постройке первого пантомата на границе Солнечной системы. Потом начались испытания. Наконец теперь, после многих лет эксплуатации, ты обнаруживаешь, что с ним творится что-то неладное, и считаешь — этим следует заняться. Ты думаешь, человек менее сложен, чем пантомат? Ты хотел бы, чтобы мы уже сегодня сделали и решили все за будущие поколения? Высветили им дорогу, а вдобавок надели на глаза шоры? В таком случае лучше было бы действительно отказаться от будущего.
— Послушайте, о каких будущих поколениях вы говорите?! — подхватил я. — Не будет никаких поколений. Будем мы — вы, Норин, Каллен, я… Положим, я не в счет. Пока еще — не в счет. Вы мостите дорогу самим себе.
— Не так уж все скверно, — возразил он. — У нас будут дети…
— Кто? — почти крикнул я. — И когда? А прежде всего — зачем? И что значит фраза "новая популяционная политика"? Введете талоны? Если только найдется сумасшедший, который пожелает увеличивать свое семейство… до бесконечности!
Грениан опустил голову, пододвинул к себе чашечку кофе и принялся играть ложечкой.
— Мне восемьдесят девять лет, — сказал он наконец как бы про себя. — Вроде бы ничего особенного. Но, понимаешь, мне в голову иногда приходят мысли… — он отхлебнул глоток кофе и улыбнулся. — Короче говоря, во мне еще не угасло любопытство. Я еще не сделал всего, на что способен. В твоем возрасте это звучит смешно… Не прерывай, — остановил он меня движением руки. — Так получилось, что мои родители еще живы. У меня есть шансы… о которых до нас никому и не снилось. Теперь встань, прими соответствующую позу и скажи, чтобы я не кривлялся. Чтобы сидел в своем времени, как все до меня, и не высовывался, потому что не известно, чем все это кончится. Ты говорил Норину, что следовало подождать. Теперь ты спрашиваешь, что будет через тысячу или миллион лет. Если бы мы решили ждать, пришлось бы спрашивать о другом. Кому еще предстоит умереть? Мне? Хорошо. Моим детям? Допустим, тоже. Но их-то детям — уже нет. Там пройдет граница. Иди, выложи свою правду людям. Но не всем сразу. Каждому по отдельности. Мы — люди науки. Мы хотим, чтобы результатами нашего труда воспользовались все, но миновали те времена, когда мы могли идти на жертвы. Если существует на свете хотя бы один человек, которому ты можешь сказать прямо о своих намерениях, значит, плохи твои дела.