Оперативный простор
Шрифт:
— К сожалению, что произошло с товарищем Ракитиным и где он находится сейчас, неизвестно, — вздохнул Маркус.
— Значит, я на правильном пути, — кивнул я. — Так вот — я нахожу для вас Капустина, а вы за это просто восстанавливаете справедливость: не обвиняете Александра Быстрова в том, чего он не совершал. Как вам такое предложение, товарищ Маркус?
Глава 30
Высказавшись, я замолчал. Следующий ход за Маркусом.
Вид у чекиста был озадаченный. Казалось, он не верит своим ушам.
— Быстров,
— Товарищ Маркус, я в полном порядке.
— Странно… А мне показалось, что у вас горячка, и вы бредите… С какой стати вы решили, что я пойду на сделку с вами? — изумился собеседник. — Да как вы вообще до такого додумались?
— Если позволите, я сейчас всё проясню.
— Сделайте милость.
— Как говорит Феликс Эдмундович: у чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки.
— Никогда не слышал этого выражения от товарища Дзержинского, но сказано сильно, — кивнул латыш. — Только я не понимаю, к чему вы клоните… Можете прояснить?
— Я не сомневаюсь в чистоте ваших рук и в вашем горячем сердце, но в данный момент апеллирую к холодной голове: моё предложение выгодно всем. Вам нужен Капустин — я найду его. Мой родственник виноват только в том, что не смог переступить через данное слово офицера — понимаю, это может показаться скорее глупым, чем благородным и даже не собираюсь вступать в спор. Тем не менее, Александр — не враг советской власти. Дайте ему шанс, помогите, пожалуйста. Товарищ Маркус, вы — последняя надежда, — взмолился я.
Чекист озадаченно хмыкнул.
— Я бы мог арестовать вас, и тогда вы рассказали бы нам всё, что вам известно о Капустине…
Я напрягся. Не приведи Господь… Больше всего я опасался такого хода событий.
Чекист продолжил:
— Но у меня нет большой уверенности, что это сильно поможет в его поимке. Тут нужен нюх как у ищейки. И это, как вы правильно заметили, не мой профиль: беглых уголовников должны ловить те, кто этому обучен. Я же занимаюсь иными вопросами… Теперь, что касается вашего родственника: не надо воспринимать ГПУ исключительно как карающий меч. Мы несём не только закон, но и справедливость. Если Александр Быстров действительно непричастен к заговору, я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы его приговор смягчили. Но ему лучше заговорить, тогда есть шанс переквалифицировать его в свидетели.
— Я знаю, как его разговорить, — произнёс я. — Передайте ему, пожалуйста, что его жена ждёт ребёнка. Узнав об этом, Александр примет правильное решение.
— Хорошо. Надеюсь, это поможет. У вас ко мне всё, товарищ Быстров? — Латыш внимательно уставился на меня.
— Да, — подтвердил я.
— Тогда, прежде чем вы покинете палату, я тоже хочу сказать вам несколько слов. Помните, в нашу предыдущую встречу я обмолвился, что у меня есть на вас определённые виды?
— Помню.
— Так вот: сейчас я уже не столь в этом уверен. Вы разочаровали меня, Быстров. Я уже наслышан о ваших многочисленных «подвигах» и искренне считал, что вы подаёте большие надежды и сможете стать отличным сотрудником ГПУ.
— В чём моя проблема, товарищ Маркус? — нахмурился я.
— Вы ставите личные интересы выше государственных. Теперь я не смогу вам доверять, товарищ Быстров.
— Но вы хотя бы верите в то, что я поймаю Капустина?
— Поскольку для вас это личное дело, то даже не сомневаюсь, — усмехнулся Маркус. — Чисто по-человечески, вы мне симпатичны, Быстров, но я вынужден думать как государственный служащий. И больше никогда… Я подчёркиваю это слово! никогда не обращайтесь ко мне с подобными предложениями, если не хотите оказаться под арестом. Мы друг друга поняли?
— Поняли, — кивнул я.
— Тогда до свидания, товарищ Быстров. И хорошенько запомните то, что я вам сказал.
Чекист опустил голову на подушку и закрыл глаза.
— До свидания, — произнёс я и вышел из палаты.
Дальше я намеревался навестить дом Слыщёвых, но до вечера оставалась ещё уйма времени, других планов у меня не имелось, так что я просто побродил по улицам перенёсшего подряд две революции, мировую, а затем и гражданскую войну, Петрограда. Заглянул на Центральный рынок, где меня ещё у входа с Кронверкской атаковали пацаны, торговавшие всякой мелочёвкой: махоркой, папиросами, зажигалками и кремнями для них.
Внутри шла бойкая торговля. Вещи покупались и тут же перепродавались, порой раза в два-три дороже. Часы, самовары, швейные машины, иглы, платки, фанерные, обтянутые кожей чемоданы, домашняя утварь от одиночных чашек до изысканных фарфоровых сервизов … Всё уходило влёт.
Народу на рынке было — не протолкнуться. То и дело кто-то сталкивался со мной, прижимался, расталкивал локтями. Наверняка в толпе сновали карманники, так что стоило поберечь содержимое карманов.
Меня привлёк запах свежей выпечки, желудок сразу напомнил о собственном существовании.
Ладно, гулять, так гулять…
Я подошёл к деревянному навесу, где гроздьями свисали сладкие калачи и баранки, кипел самовар. За прилавком стоял смуглый улыбчивый татарин.
— Не стесняйся, дорогой! Всё свежее, с пылу — с жару! — увидев на моём лице интерес, стал рекламировать товар он. — На улице холодно — чайку откушай, согреешься.
— Уломал! — усмехнулся я. — Стакан чая и калач. Сколько с меня.
— Э… совсем дёшево, дорогой! Не пожалеешь…
Татарин назвал цену, мы немного поторговались, но всё равно расстались довольные друг другом.
Своеобразное удовольствие: пить посреди толпы горячий чай с тёплой, источавшей аромат корицы, булкой. Можно на пару минут порефлексировать, забыть о миллионе проблем.
Я с сожалением сделал последний глоток. Всё хорошее слишком быстро заканчивается. Я снова вернулся в реальный мир, к своим «баранам».
Итак, визит к чекисту можно считать вполне удавшимся. Теперь всё зависело от того, поймаю ли я Капустина.
Опора, конечно, шаткая — только описание человека, увиденного дворником во дворе дома Хвылиных. Даже если это действительно был Капустин, всё равно непонятна его связь с убийством.