Оператор моего настроения
Шрифт:
— Еля! Елечка! Еля!
Мой глупый мальчишка летел ко мне, а я застыла, размазывая слезы, не в силах сдвинуться с места. Наверное, так встречают жены военных своих мужей, вернувшихся домой. Уткнулась лицом в его грудь и завыла, закапываясь пальцами в волосы, целуя его изголодавшиеся губы, впавшие от нервов щеки и красные от недосыпа глаза.
— Ты опять не спал, глупый? — прошептала я, пытаясь придать голосу хотя бы немного строгости, но вместо нее из горла рвалось счастье, что он вернулся.
Главное, что вернулся и рядом, а дальше я уже откормлю, уложу спать и не выпущу из кровати до тех пор, пока снова не увижу блеск в его глазах и не услышу недовольное бурчание, что
— Сегодня отосплюсь, Еля. И поем.
— Ты опять не ел?
— Некогда было, — виновато пожал плечами, касаясь лбом моего. — Кусок в горло не лез. К вам с Мирой хотел трында как.
— И ещё вытрахал нам весь мозг, — усмехнулся Фил. — Пять концертов за неделю и каждый полные залы. Я на такое больше не подпишусь, Клей. Лиз, стопорни его, плиз, а то мы ласты склеим раньше.
— Не ругайся при моей малышке! — нахмурился Макс.
— Пошел ты, Клей, — рассмеялся не менее вымотанный Фил и подмигнул мне, шепча. — Лиз, полтос бакинских, если этот кадр на неделю зависнет дома.
— Я постараюсь, — киваю ему в ответ и рычк на недовольное бухтение Макса. — Так! Дома поговорим.
Парни смеются, беззлобно пихая "подкаблучника" в плечо, но по глазам Саши и Риты вижу, что похожие "разговоры" состоятся не у меня одной. Девчонки не меньше, а то и больше моего, дергались, стоя за кулисами и каждый день наблюдая воочию, что такое небольшое турне изнутри. И Фила, и Мстислава тоже пинками погонят отсыпаться, будут усиленно откармливать и самую чуточку баловать сладким за хорошее поведение, если это самое поведение будет действительно хорошим.
Макс забрасывает сумку в багажник "Вольво" и довольно улыбается, когда я без вопросов и намеков отдаю ему ключи. Свою принцессу он возит сам. Не важно устал или нет. Это его правило, с которым я не спорю. Ведь оно мне нравится. Как и ощущение спокойствия, когда за рулём сидит Макс. Он не гонит, хотя и торопится оказаться дома быстрее. Собранный и сконцентрированный на дороге, но ласково поглаживающий мою ладонь, лежащую на его бедре.
— Устал?
— Малехо есть, Еля.
Устал, но никогда в этом не признается. Раньше начнется конец света, чем Макс скажет, что он не может чего-то сделать. Свет? Свет!
— А правда, что в "Олимпийском" свет вырубился?
— Ага. Только Филыч и без него зачитал на изи. Это что-то с чем-то, Еля! То, что в аэропорту устроил — просто детский лепет. А тут… Тридцать тысяч человек подпевало. Я на мобилу заснял, дома покажу, но это даже близко не передаёт того, что чувствуешь, когда все на твоих глазах происходит! Без матов сложно описать.
— Один раз разрешаю. Мира, закрой ушки, маленькая, папочка будет ругаться, — улыбаюсь, накрыв ладошками живот, и шепчу. — Давай быстрее.
— Охуительно, Еля! Это как попасть в океан. Живой. Я так хотел, чтобы ты это увидела. Фонарики, зажигалки, мобилы… и они везде! Как звёзды в ночном небе. Только они ещё и поют, — тянет из кармана свой телефон, и протягивает мне. — Лучше посмотри.
И я смотрю. Все двадцать пять минут, за которые решали вопрос с электричеством, и мы ехали до дома, "Олимпийский" пел, срывая голоса, а когда все же вспыхнули огни над сценой, Фил не стал поднимать микрофон — дочитал текст до конца. Забрался на колонку, вскинул вверх зажатый кулак, ладонью правой руки коснулся сердца и склонил голову, благодаря каждого за поддержку. И зал, будто разом вымер. Ещё несколько мгновений назад он пел тысячами голосов, оглушал своим ревом, и вот уже, контрастом, — звенящая тишина, в которой поднимаются ладони, сжатые в кулак — в фирменном жесте Фила. Тысячи людей. Десятки тысяч. Как один. И каждый из них был благодарен тому, кто стоял на сцене.
— "Олимпийский", раскачаем этот город?
И рев в ответ.
То, что происходило в "Олимпийском", действительно нельзя описать культурными словами. Это было охуительно. Всего несколько месяцев назад никому неизвестный паренёк с двумя друзьями решил заняться музыкой, и теперь они собирают стадионы, звучат из колонок, крутятся на радио. А мой мальчик, один из этой троицы, смотрел на окна нашей квартиры и улыбался:
— Я дома, Еля. Покормишь меня?
— Глупый мальчишка. Какой же ты у меня глупый…
Я люблю его. За каждый из более чем двухсот звонков за неделю, за каждое сообщение, за каждую минуту, которую он вырывает из своего графика, чтобы взять телефон в руку и узнать как у меня дела.
Я люблю его. За то, что улыбается, хотя устал. За то, что отмахивается, говоря: "Все о'кей". Ведь за этим "о'кей" скрывается то, чего я не вижу, но чувствую — он работает не для себя и каких-то статусов в жизни. Все, что Макс делает, он делает чтобы у меня и Миры было все. Люблю за то, что помнит про помидорки черри, обед в воскресенье у мамы и мои витамины…
Я люблю его. Люблю его руки, обнимающие меня так, что я чувствую себя маленькой девочкой, а его — горой, закрывающей меня от всего своими высокими стенами. Люблю его губы: целующие, шепчущие, улыбающиеся. Люблю его глаза. В них я растворяюсь и могу прочитать все мысли и чувства. Настоящие, прозрачные, искренние. Люблю его смех. Люблю его характер и максимализм. Люблю липкое прозвище. Голос. Плечи. Щетину, которую он не сбривает, чтобы казаться старше. Люблю его щеки. Родинку на груди, похожую на маленькое сердечко. Живот со смешным пупком. Люблю его татуировки. Люблю как он ест. Как курит на балконе, смотря в окно, а потом идёт чистить зубы. Как ночью, сквозь сон, прижимает к себе, закутывая одеялом. Я люблю его за то, что ворвался в мою жизнь и показал мне меня настоящую. Ту, которую он любит от кончиков пальцев до кончиков волос и называет Елей. Люблю его голодный взгляд, от которого становится жарко во всем теле и слабеют коленки в ответ… Я люблю мужчину, рядом с которым я схожу с ума, и это безумие между нами.
Он медленно тянет кончик пояса в сторону, упиваясь шорохом ткани в развязывающемся узелке. Отводит полы халатика и судорожно сглатывает, пожирая меня своими голодными глазами. Обводит подушечкой пальца верх лифчика, чертит по животу, лаская его, трогает край трусиков. Простое белье — я не подумала надеть что-нибудь особенное, только чувствую себя моделью из "Victoria Secret" в самом сексуальном комплекте. Жаркий выдох, опаляющий кожу, проникающий под нее и разжигающий томное пламя внизу живота. Тягучее, гудящее, с каждой секундой захватывающее все больше и больше мое тело. Накрывает губами набухший до боли сосок, потом второй. Ласковый искуситель, который чувствует мое тело лучше меня самой. Вижу как трепещут его ноздри, почуявшие мое возбуждение. Слышу хрипящий выдох, когда я завожу руки за спину, чтобы расстегнуть крючки лифчика и освободить из плена его любимое лакомство. И он пробует его, дыша все чаще и надсаднее, рисует узоры языком, поцелуями, вдыхает мой первый стон своими нежными губами. Глухой рык, проникающий в самое сердце, а по спине мурашки от трепетных прикосновений к отяжелевшей от возбуждения груди. Пьет меня крохотными глотками, распаляя и распаляясь все больше, до нестерпимого, невыносимого по своей тягучести спазма внизу живота.