Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора
Шрифт:
Вечера в Брюгге, а потом в Антверпене были длинные, спокойные, да и днем нередко выпадали свободные часы. Томасу Мору хорошо думалось и хорошо работалось. И мысль его, подстегиваемая беседами с друзьями,
все вновь возвращалась в привычное русло: как сделать так, чтобы люди были счастливы?
…Он сидит и пишет, свеча оплыла, в камине давно уже погас огонь. Одна поверх другой ложатся заполненные округлым энергичным почерком страницы. «Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирается на двести миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного уменьшается, а в направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу суживается. Если бы эти концы можно было обвести циркулем, то получилась бы окружность в пятьсот миль. Они придают острову вид нарождающегося месяца, бока его разделены заливом, имеющим протяжение приблизительно в одиннадцать миль. На всем этом огромном расстоянии вода, окруженная со всех сторон землей, защищена от ветров, наподобие большого озера, скорее стоячего, чем бурного; а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью, рассылающей к большой выгоде людей по всем направлениям корабли…»
Неспешно течет повествование, подробно, как это и делалось в ту пору в записках путешественников, указываются расстояния, перечисляются беды, подстерегающие судно, желающее подойти к острову. Оказывается, это не так-то просто: вход в залив опасен из-за мелей с одной стороны и утесов с другой. Под волнами скрыто множество губительных скал. Проходы между ними известны только утопийцам, и иностранец может проникнуть в залив лишь с помощью местных проводников.
А проникнуть стоит, ибо другой такой страны не найдешь, быть может, во всем свете. Здесь нет «твоего» и «моего» — все принадлежит всем. Основа благосостояния — труд.
…Не больше дня нужно путнику, чтобы добраться из одного города в другой. Много поселков: там живут крестьяне. Впрочем, трудно сказать, крестьяне ли они. Ибо в Утопии все горожане по очереди на два года отправляются работать и жить в деревни. А потом возвращаются в свои города. Здесь тоже всем находится дело: можно выплавлять металл, работать по дереву, быть плотником, кузнецом и слесарем.
Люди, склонные к науке, освобождаются от физического труда. Впрочем, как правило, никто этой привилегией не пользуется.
«Зерно утопийцы сеют ради хлеба. Вино пьют или виноградное, или грушевое. Скота выращивают и посевы делают в гораздо большем количестве, чем это требуется для них самих и их города, чтобы в случае надобности поделиться с соседями. Чего у них нет в деревне, то просят у города и получают очень легко, без всякого обмена…»
Мор откладывает перо. Устала рука: воображение задает ей слишком много работы. Он встает, наливает себе молока, отрезает ломоть хлеба. За окном темно. Лишь в порту на одном из кораблей тускло мерцает фонарь: наверное, готовятся рано поутру отправиться в дорогу. Счастливо! Пусть в помощь им будет попутный ветер, пусть всегда видят чистое небо. Может быть, достигнут они страны, где нет «твоего» и «моего», где люди живут по законам разума?
…Гремя оружием, проходят несколько солдат. Они кольцом окружили какого-то беднягу, только, наверное, поднятого с постели, и ведут его со связанными руками.
— Два часа ночи, — раздается на улице голос стражника, — да будет, будет крепок ваш сон, граждане Антверпена.
…А как выглядят города в этой его стране?
Мор ощущает аромат трав и цветов, еще по-летнему ярких, там, на острове своей мечты. Леса уступают свое место пастбищам, колосится душистое поле.
Да, конечно, почти неприметно подходят поля и луга к опоясанному высокой и широкой стеной, с башнями и бойницами городу. И дома в нем хорошие у всех. Трех этажные, стены из камня, песчаника, кирпича — не хуже, чем у здешних фландрских богачей. Но не наполненные всякой дорогой дребеденью. Крыши плоские, покрытые замазкой или пропитанные соответствующим составом, чтобы не поддавались огню. А окна от ветров защищают стекла.
Вот так: стекла, которые и в Англии есть только во дворцах да у богатеев. Либо тонкие полотна, смазанные прозрачным маслом. В комнатах светло, уютно.
И как прекрасно, если не только в деревнях, но и в городе за каждым домом будут сады, ухоженные, просторные. Просторными должны быть и улицы — раза в два шире, чем самые лучшие лондонские. И чтобы все имели равные условия, дома в Утопии перераспределяются по жребию каждые десять лет.
Молочных рек, о которых поется в балладе об острове Кокейн, на его острове нет. Реки там обычные. Но все жители обеспечены всем необходимым. И все они равны.
…Спокойно спят в своих кроватях бюргеры города Антверпена. Им, азартно играющим на бирже, им, богатеющим на скупке и продаже сукон, кружев, земель, невдомек, о чем думает, что пишет в своей комнате среднего роста, пропорционально сложенный человек с внимательными и умными голубыми глазами.
Предрассветный ветер врывается в распахнутое настежь окно. Пора ложиться. Его утопийцы спят восемь часов. Не мешало бы и ему поспать хотя бы часа три-четыре.
Нет, право, о каких-то чудесах рассказывает Гитлодей!
В стране работают все! За тем, чтобы на острове все было в изобилии, а граждане обеспечены всем необходимым, строжайшим образом следит государство.
В Европе таких государств нет. И государственная власть существует совсем для другого.
Но ведь в том-то все и дело, что в Утопии все по-иному!
Здесь даже нет денег: они не нужны. Всем все выдается безвозмездно, платой служит труд на общее благо. А из золота делают ночные горшки. И кольца для граждан, запятнавших или опозоривших себя преступлением.
Вот она снова, убийственная моровская ирония! Золото, то самое золото, погоня за которым сводит с ума всех знатных и богатых, которому молятся, как богу, из-за которого свершается столько злодеяний, войн, убийств, — для утопийцев символ позора. Из него делают сосуды для нечистот.
…Трудно поверить, но Гитлодей тому свидетель: когда к утопийцам приехали послы из соседнего государства в роскошных одеяниях, блиставших жемчугом и дорогими камнями, то дети говорили: «Вот, мама, какой большой остолоп, он все еще возится с жемчугом, как будто мальчишка». А матери отвечали: «Тихо, сынок, это, наверное, кто-нибудь из посольских шутов».
И не удивительно: в Утопии все одеваются добротно, но скромно: рабочий костюм, расхожий костюм — этого вполне достаточно. Каждая семья (а живут утопийцы большими семьями-общинами) сама изготовляет себе одежду. Работают на острове всего-навсего шесть часов.
Войны тут не в почете. Воюют утопийцы только тогда, когда защищают свои земли и земли друзей. Или для того, чтобы помочь какому-нибудь народу освободиться от ига тирана. При этом они стараются победить врага не столько в кровопролитных сражениях (ибо, «массу простого народа жалеют почти не меньше, чем своих граждан, зная, что эти люди идут на войну не по своей вине, а гонимые безумием государей»), сколько хитростью. И считают окончание войны без всякого сражения делом весьма благоразумным.