ОПХ
Шрифт:
– А в чём проблема? – спросил я.
– У нас слесарь по электрооборудованию не шарит по К-700 и КАМАЗам, приходиться приглашать парня из райцентра – Сашку Костина. Он умница, но сейчас занят, нарасхват мужик. Ничего страшного – год стоял трактор, нехай ещё три дня постоит.
– А мне что делать? Сторожить его?
– Август Янович, ты же знаешь, останется бесхозным, через неделю твои труды насмарку. Три дня ещё потерпи. Напишем тебе какие-нибудь хозработы. Вернее, он напишет. – кивнул он на меня. – Мне-то уже всё до фонаря!
– Я правильно
– Поработаешь, узнаешь.
– Слушай, Саша, оставайся, – искренне сказал я Лукашову. – Хочешь, я попрошу за тебя директора.
– Оно тебе надо? Я ведь алкаш… Могу отчебучить.
– Ты запойный или так?
– Пока так.
– Давай попробуй. Дел-то много. Отопление надо сделать. Я и не знаю, как подступиться.
– У Кости Петухова своя работа, сверхурочно не останется, и вообще ненадёжный мужик. Да и молодой ещё. Ты попроси Емельянова Андрея Сергеевича. Во специалист! В Райцентре работает в комхозе. Но он нарасхват и знает себе цену – по нашим расценкам работать не будет.
– А как быть?
– Придумать что-то надо, – сказал Лукашов, пожав плечами.
– Незаконное?
– Чтоб быстро и хорошо, по закону не получится, но тут – как директор посмотрит… Пойдём, посмотрим склад, да подпишем скорее акт, чего без толку ходить, всё равно ведь: что есть, то есть, а чего нет, не появится.
Пошли на склад.
– Склад у нас хреновый! Вообще, это не склад, а рига. В первый целинный год построили. Видишь, одна половина на нашей территории, а другая за оградой центрального тока, и въезд оттуда, – объяснял мне Лукашов, отпирая двери ключами, оставленными Зинаидой Алексеевной.
Действительно, склад был длинным деревянным строением без окон с низкими, будто ушедшими в землю стенами. Нам с Лукашовым, чтобы войти, пришлось нагнуться. В нос мне ударило множество запахов, из которых сильнейшим был запах технической резины. Лукашов включил свет. Благодаря крыше и отсутствию потолка, склад внутри был высоким и просторным. На деревянных стеллажах – двух центральных на обе стороны и двух пристенных – в коробках, ящиках и просто навалом лежали запчасти, на стенах на крюках висели комбайновские ремни, источая господствующий запах.
– Будешь смотреть?
– Зачем? По ходу дела узнаю, что у вас есть.
– Правильно! Зинка этого сама не знает. Весь дефицит – свечи, автомобильные лампочки, крестовины, подшипники – в избушке. Она на них сидит как наседка на яйцах.
Рядом со складом стоял сарай, вокруг которого валялось несколько огромных покрышек без камер от комбайнов и тракторов К-700:
– Камеры в сарае, – пояснил Лукашов. – Колёса поменьше тоже там. Эти не вошли. Знаю, что не положено так резину хранить, но по-другому не получается. Но это временно. Директор купил три пневмогаража, осенью должны смонтировать. Пойдём Зинкино рабочее место покажу.
В десяти шагах от колёсного склада стояла огромная
– Это мельница, – пояснил мне мой гид. – Слышишь, двигатель работает, Гошка Ламков муку на ферму мелет.
К башне прилепилась крохотная саманная избушка, с деревянной верандой, выкрашенной сильно облупившейся зелёной краской.
– Ну вот, тут она и сидит – Зинаида Алексеевна, – сказал Лукашов, впуская меня в избушку. – Понравилась тебе?
– Что ты! Нет слов, как хороша!
– Ну ты того… Учти, люблю я её.
– Нечего мне учитывать, у меня жена есть.
Всё пространство внутри избушки занимали большой квадратный стол и печь. На столе стояли ящики с картотекой, лежали каталоги и стопка папок с бумагами; над столом на стене висел шкаф. Свет проникал в малюсенькое квадратное окно, забранное решёткой из металлической полоски. Против Зининого места было ещё одно крохотное оконце, выходившее на веранду, через которое была видна складская дверь.
– Печку она сама топит?
– А кто ж ещё?!
– Слушай… Жалко. Красивая женщина…
– А что делать? Ей и тяжести приходится таскать, когда привозка.
– А ты что ж людей не даёшь? Саша! Такие женщины достояние страны!
– Я понимаю. А где я возьму людей? И мне жалко: прихожу зимой, а у неё нос в саже.
– Слушай, нет слов!
– Она и дома печь топит, дрова колет, уголь таскает. Хозяйство у неё – корова, куры…
– Мужика надо на такую должность.
– Был до неё мужик – Иван Михайлович Черняков. Хотели выгнать да не успели. Погиб.
– Другого бы мужика поставили!
– Не знаешь ты людей! Поставь мужика – он же пропьёт всё! У нас и аккумуляторщица женщина. Надежда Сергеевна. Она сейчас в отпуске.
– Да вы что, сдурели что ли! Аккумуляторщик – особо вредная профессия!
– А для мужика не просто вредная, а смертельно вредная. До Надежды Сергеевны-то был мужик, Лёшка Пичейкин, так он не просыхал и умер от цирроза печени. При прежнем заведующим и кочегары были бабёнки. Зимой топят, летом ремонтом занимаются: моют, белят, штукатурят, если надо. Вообще наши мужики дерьмо во всех отношениях. Знаешь, что Зинка говорит? – У нашего Ваньки нос картошкой, … гармошкой, а у кавказца нос с горбинкой, … дубинкой.
– Фу, как цинично!
– Мне даже её цинизм нравится.
– А что ты имел ввиду: и замужем, и не замужем?
– Кавказцы у неё живут… Целая бригада. А их бригадир… В общем, понял?
– В общем – это не моё дело.
Перед обедом в, ставшем моим, кабинете я подписал акты приёмки-передачи и освободил Лукашова от заведования мастерской, взвалив этот груз на себя. Я уже чувствовал, что он ох как нелёгок.
– Саша, – сказал я, поставив последнюю закорючку, – право, оставайся! Не знаю почему, но ты мне симпатичен. Ей богу, сработаемся!